В издательстве АСТ вышла книга «Поэтика феминизма» — совместный проект с медиа «Такие дела». Журналистка Мария Бобылева и литературный критик Юлия Подлубнова рассказали, что такое фемпоэзия, откуда она взялась и о чём пишут её представительницы. «Горящая изба» публикует отрывок из книги — и приводит стихотворения трёх поэтесс, которые пишут о месте женщин в мире, неравенстве и поисках себя.
Что такое фемпоэзия
Фемпоэзия (или феминистская поэзия, или феминистское пиcьмо) — это поэзия от лица женщин или небинарных людей, имеющих опыт женской гендерной социализации, отражающая в себе идеи феминизма. Это если совсем коротко.
«Толком определения, что такое фемпоэзия, нет, — объясняет литературовед и литературный критик и Илья Кукулин. — Первое определение — институциональное: это та поэзия, которая публикуется в феминистских изданиях. Применительно к России это, например, канал „Ф‑письмо“ на портале Syg.ma. Второе — это поэзия с выраженными феминистскими мотивами борьбы за гендерное равноправие. То есть стихи, декларирующие право женщин (или лиц, определяющих себя в рамках гендерной небинарности) на достоинство и уважение. Такие стихи по-русски уже существуют, и они не обязательно встречаются на „Ф‑письме“». <…>
Три современные русскоязычные фемпоэтессы и их стихотворения
Елена Костылева — важная фигура в русскоязычной фемпоэзии. Помимо поэзии она занималась журналистикой и политическим активизмом. Сейчас занимается философией, психоанализом, ведет петербургский семинар «Ф‑письмо», курирует премию Аркадия Драгомощенко. <…>
Елена родилась в Новосибирске в 1977 году, училась на философском факультете МГУ. В 15 лет дебютировала с подборкой в журнале «Вавилон» Дмитрия Кузьмина, которого до сих пор называет своим литературным учителем. «Дмитрий Кузьмин и сообщество „Вавилон“ сформировали меня как поэта, — говорит она. — Я ему благодарна за то, что на самых ранних этапах он буквально сидел со мной и с карандашом разбирал мои стихи».
***
Во время оргазма француженка думает: любит — не любит.
Советская женщина рассматривает потолок.
Во время оргазма англичанка думает: женится — не женится.
Советская женщина: надо бы его побелить, обелить как-то его, а то вон пошла трещина.
Во время оргазма советская женщина свободно ассоциирует.
После оргазма советская француженка коллапсирует в англичанку, в волка.
Она не только думает, но и говорит: я тебя послелюблю.
Советская женщина представляет себе, как щель заполняет бетон новой советской жизни: плотно, до самого дна, вплотную.
Советская женщина думает «о другом» — (думать в значении «думать») — о самом маленьком из людей, о невозвращении
Одинакового; когда-то ее уже были в этой постели, но так — никогда.
Ведь это ее постель — вспоминает она, — ее потолок, ее трещина, ее бетон, ее волк.
Может ли волк быть ее — неотчужденный труд в значении «трудный».
Всего не расскажешь, всего не выявишь.
«Всех не вы***ь», — думает советская женщина меланхолически, подозревая, в то же самое время, в этой идее нечто капиталистическое — некую жадность вкупе с невротическим, эдипальным ограничением, кастрирующим ее.
Мысли летят к потолку в «плато оргазма» (плата оргазма).
Советская женщина инсталлирует антисексус, оргон у себя в коммунальной ванной, забывая вопрос.
Во время оргазма никто ни о чем не думает целую миллисекунду (или чуть меньше) — если брать чистый субстрат его, чистое вещество
Мультиплицировать эту секунду, наслоить, смикшировать, расклеить по всему городу.
Революция снова здесь.
Юнкер, расстрелянный в дровяном сарае.
Мерзнущий в опере сытый Сомов.
День
У каждой своя тоска — по своей подруге, своей паре, своему Принцу молочному, своему существу со всем тем, чего мне не хватает,
Своей транссексуальной паре, своим папе и маме,
Инцестуозная
Бойкая, — Это она
Их разделяет
Ты не подходишь, — это всего лишь ты,
Ты не можешь стать
Транссексуальной парой, принцем молочным черным в белом теле,
Негром, номадом.
А ты — порционно — просто такая как я,
Эти же
Как-то умеют грустить, как-то умеют
Добраться до самого ада
Пресуществлять этот ад
Детского одиночества цифрового
В ор одинокого мелкого басом орущего существа
Которому
Ясно чего не хватает
Ничего не хватает не будет хватать никогда
Мелким бесом
Они
Пробиваются
К чистой тоске, чистому горю, чистой сущности
Через Какие-то слабые, определенные копии ксюш из детсада, —
К переживанию сестринства как основы
Любого дня
В жизни Ирины Котовой два больших занятия — поэзия и медицина: Ирина — практикующий хирург-эндокринолог, доктор медицинских наук. И то и другое сопровождало ее с раннего детства, конкурируя между собой. В итоге в стихах Ирины очень много от хирургии — точности, внимательности, боли, насилия. И очень много опыта — личного и профессионального. <…>
Отдельный и мощный источник феминистских взглядов Ирины — это ее работа. Помимо того, что работа хирурга — очень тяжелая как физически, так и эмоционально, так еще и обстановка в медицинских учреждениях, по словам Ирины, очень сексистская и мизогинная. Особенно в хирургии — традиционно «мужской» и высококонкурентной отрасли: «Женщина в хирургии может выжить только двумя способами: либо быть нарочито женственной, никуда не соваться и подчиняться, либо просто все сметать на своем пути, но это невероятно сложно и нужно иметь железное здоровье. Но в обоих случаях мужчины будут относиться к тебе с раздражением, бесконечно самоутверждаться, так как ты, в их представлениях, посмела зайти на их, чисто мужскую, территорию». За долгие годы работы в хирургии среди мужчин Ирина накопила огромный опыт наблюдений за этой средой — а вместе с ним и опыт терпения, несправедливости и гендерного неравноправия.
Одиночество магазина «Анфиса»
как жаль что вы так одиноки —
говорит мне продавщица из магазина «анфиса»
(двадцатый день подряд покупаю у неё
три четвертинки коньяка)
спасибо за пакет — отвечаю я
как признаться ей
что без бутылки
не могу войти домой после работы
черепахой из панциря
муж высовывает в проём двери мятое небритое лицо
спрашивает:
где четвертинка
если ничего не достаю из сумки —
становится как горчичник
бьётся о стены швыряет в меня посудой
пытается выброситься в окно
ложится рядом
дышит в нос перегаром
повторяет как мантру —
четвертинка-четвертинка-четвертинка
вечером ночью утром — четвертинка
перед сном выгуливаю собаку
за стеклом
хозяин магазина — жирный восточный человек
больно перебирает в руках
груди и ягодицы продавщицы
она вырывается плачет
хозяин бьёт её по лицу
ночью снится гроб — гроб из четвертинок
в каждой — проспиртованный осадок/остаток любви
я лежу в гробу и не могу двигаться
будто любовь — нефть и вся снаружи
хозяин магазина разбивает гроб
бьёт меня по лицу
я такая счастливая —
на следующий день говорит продавщица
(упаковывает в пакет три четвертинки) —
у меня — двое детей
они так радуются как прихожу домой
даже выпить не хочется
и я счастлива — отвечаю
Я — устала
Галине Рымбу
однажды мужчина открыл мне правду:
«радфемы бывают очень ласковы»
в то время
я думала:
радфемы — ненавидят мужчин
почему мужчины считают:
феминистки не могут любить
почему женщины считают:
феминистки обижают мужчин
при чём тут любовь и ненависть
при чём тут обычай —
накидывать/не накидывать на плечи пальто
при чём тут обычай —
самой/не самой снимать бельё
при чём тут обычай подавать/не подавать руку
я устала видеть женщин глазами мужчин
всегда считывать свои мысли
серой корой мужчин
я устала
биться лбом
в заповедные мужские двери
устала слышать
насилуют — сама виновата
«юбку подлиннее
ноги покривее» —
говорит один мой знакомый
«скоро я открою курсы
по точной стрельбе в мошонку» —
отвечаю я
как же я устала
видеть побитые женские лица
похожие на антоновку под деревьями осенью
слышать
на своей кухне
на работе
в метро
как ловко уходят мужчины от алиментов
как ловко мужчины бросают своих детей
слышать
о женской семейной миссии
уверена —
слово «скрепы»
придумано лишь для женщин
но больше всего я устала
от женщин
от женского страха остаться без секса
остаться без денег
от женской готовности терпеть
мужское самоутверждение
собственное — унижение
почему даже самые самодостаточные из мужчин
наступают на горло женщине?
я устала от женского ханжества
боязни называть всё своими именами
боязни знания о себе
боязни не стесняться собственной анатомии
собственной красоты
собственной вагины
желания продолжать лукавую игру:
сильный-слабый
устала —
от истории собственной жизни
Дарья Серенко занимается не только поэзией, но еще и политическим и арт-активизмом. В 2016 году она придумала акцию #тихийпикет, потом организовала выставку в подъезде жилого дома «Чрезвычайная коммуникация», была кураторкой выставочных и образовательных проектов в сфере культуры. <…>
Несмотря на все проекты и активизм, Дарья не перестает писать. В частности, занялась прозой. «Сейчас я заканчиваю книжку прозы, пока не знаю как это назвать, — говорит Дарья. — Наверное, это роман, но состоит он из коротких фрагментов. Называется «Девочки и институции» — про работу женских коллективов на государственные структуры. Я уже плохо в голове разграничиваю поэзию и прозу: что-то, что я пишу в прозе, может вполне быть и поэтическим текстом, и наоборот. Но поскольку я пишу о государстве и институциях, для этого больше подходит то что считывается как проза. Но для меня проза не что-то, что сложнее поэзии — как раз когда я хочу выразить сложную мысль, я пишу поэтический текст. А прозу пишу тогда, когда хочу быть предельно ясной. Для меня поэзия может быть герметичной, а проза, наоборот, прозрачна и понятна — такой считываемый извне месседж».
***
если мужчины уходили из моей жизни бесследно
то уходящим подругам я долго смотрела вслед
на белые платья, беззащитные перед долгой дорогой
на тяжёлые руки, прижатые к телу
я провожала их как на войну, хотя они говорили
«это любовь,
и мы пойдем до конца»
я и сама уходила в такие места, где всё падало
и взрывалось,
и надо было держать каждое дерево собственным телом,
пока любимый стоял и смотрел сквозь меня.
иногда они возвращались и не любили рассказывать,
где они были, что было.
я и не спрашивала.
некоторые из них не могли переодеваться при мне,
пока не сошли все ссадины и синяки.
некоторые боялись, что за ними вернутся и скажут
«это любовь, и ты пойдешь до конца».
а ты принесла полный подол красных мажущих ягод
сказала, что никогда не наденешь белое
***
положить руку на грудь другого
и оттолкнуть
чтобы другой открылся
как дверь
которую от себя
дверь за которой степь
и крупные звезды выступающие как пот
и псы бегущие по темноте будто лошади
во время землетрясения
стойте в дверном проёме —
звучит как слова пьяного обжешника
я постою, не пересекая границу
я тоже пьяна
дверь, за которой мальчик
видит отца и глаза у отца велики
дверь, за которой открывается вид на грозу
в парке победы
за которой подростки в военной форме
несут последнюю вахту
и курят одну на всех
положить руку на грудь другого
обнять, потянуть на себя
чтобы закрыть обзор
мы похожи на двери в степи
на мерцающие порталы
на темные кинозалы
где диссоциирующиеся смотрят
сначала на тех кем они были
а уже потом друг на друга
Фото из личного архива авторок.