В мире, где вовсю царствует культ похудения, где полки магазинов ломятся от вещей размера XS, а по подиуму ходят девушки, фигурой походящие больше на мальчишек-подростков, кажется, что у таких, как я, вообще не должно быть проблем. Но это не так. Ты никогда не будешь идеальным: толстый, худой или слишком накачанный — общество всегда найдёт до чего докопаться.
«Чем старше я становилась, тем изощреннее были попытки меня накормить»
Я худая с детства. Точнее, с момента, как сошла младенческая пухлощёкость и стало понятно, что я не в мамину «пышную» породу, а в худосочную отцовскую. Моя спокойная жизнь закончилась, родственники как с цепи сорвались, в попытках накормить меня всем и побольше.
Вопрос, хочу ли я есть, в принципе никогда не стоял. Было только утвердительное «Иди садись есть!» На моё робкое: «А что?» — я получала разве что сухое: «Что дам, то и будешь». Конечно, в бедной семье не то чтобы был огромный выбор кулинарных изысков, но и права отказаться у меня тоже не было.
Чем старше я становилась, тем изощрённее были попытки меня накормить и тем страшнее мне делалось от мысли о приближающемся обеде.
«Не выйдешь из-за стола, пока не доешь», — и я сижу и ковыряю эту чёртову тарелку с пюре и сосиской, пытаясь впихнуть в себя хотя бы ещё кусочек. Не лезет, начинает тошнить, и вот я уже на полпути к унитазу оттого, что всё съеденное полезло назад. Родители считали, что я делаю это специально, чтобы не есть, и за рвотой следовало наказание и скандал.
Однажды, когда мне было шесть, мне очень захотелось овсяной каши. Я никогда её не ела и не знала, что это такое. Но просмотр советского Шерлока Холмса заставил меня исходить слюной — наверняка это что-то очень-очень вкусное! Я упросила бабушку сварить мне овсянки на молоке, и, конечно, её радости не было предела, ведь внучка, которую «ветром уносит», хочет поесть чего-то «нормального». Она сварила мне огромную тарелку знаменитого геркулеса.
Я попробовала и… Не впечатлилась — это слишком мягко сказано.
Меня разве что не вырвало в эту же тарелку. Бабушка разозлилась и не разрешила мне выходить из-за стола, пока я всё не съем. Я просидела так с утра и до самого прихода мамы с работы поздно вечером. Мне не разрешили ни поспать днём, ни выйти в туалет (вдруг я там всё выблюю снова), ни тем более пойти гулять.
Я давилась слезами и ковыряла уже застывшую, холодную кашу, которую с каждым часом становилось всё сложнее упихнуть в себя без рвотных позывов. К овсянке я больше не притронусь никогда.
«Ну и что, что не хочет? Заставляйте, значит!»
Меня отправляли в детские санатории, специализирующиеся на проблемах ЖКТ. Единственной моей проблемой был поверхностный гастрит, который развился благодаря максимально жирной и вредной пище, которой меня пичкали, и санатории это не исправляли. Методы у них были ничем не лучше, чем у моей семьи: тебя не выпускали из столовой, пока ты всё не съешь. И повезёт, если сегодня на смене добрая нянечка, которая сжалится и втихую заберёт у тебя тарелку. Из санатория я обычно возвращалась не просто не набрав вес, а ещё и потеряв то, что было.
Глистогонить без разбора вообще было чем-то вроде классики. А маме всегда доставалось от врачей: «Вы что, её не кормите? Почему она у вас такая худая? Ну и что, что не хочет? Заставляйте, значит!»
И мама заставляла. И ругалась. И снова заставляла. Конечно, это было не со зла, а из искренних переживаний за своё чадо, но кому от этого легче?
Не уговорить — начинали пугать уколами и капельницами. Не выходило напугать — запихивали обед силой. Рвало — добро пожаловать в угол, вон ремень висит, ты знаешь, что это значит.
Встречи со знакомыми где-нибудь на улице традиционно начинались с вопроса «когда же ты поправишься?», заставляя маму стыдливо потупить взгляд в мою сторону: «Да вот, никак не хотим кушать, да?» Похоже, она меня стеснялась. Стеснялась того, что я не такая круглолицая и плотная, как другие дети.
«Хочешь не хочешь, но отражение в зеркале с каждым днём становится ненавистнее»
Прошло время. Все анализы в норме, я уже подросток, но всё так же не набираю вес. Мягкие и нейтральные «ой, в кого же ты такая худенькая» и «совсем не кушаешь, наверное?» от родственников и знакомых превращаются в оскорбительные и обидные «кому ты такая нужна будешь?», «мужики не собаки, на кости не бросаются!», «мешок костей и кружка крови», «лучше качаться на волнах, чем биться о скалы».
Врачи всё чаще намекают на будущие проблемы с репродуктивным здоровьем, а родители в один голос ставят диагноз «анорексичка». Вишенкой на торте становится буллинг в школе, и когда у всех одноклассниц, кроме меня, округляются формы, мальчик, который мне нравится, под дружное улюлюканье называет «Доска — два соска».
И хочешь не хочешь, но отражение в зеркале с каждым днём становится ненавистнее. Жертва Бухенвальда. Скелет, обтянутый дерматином. И другие «потрясающие» метафоры становятся фоном моей жизни до самого конца.
Однажды я случайно стала свидетельницей, как свёкор спрашивал у моего будущего мужа: «Тебя правда устраивает её фигура? У неё ж даже подержаться не за что!» Отвратительно.
И ты даже не имеешь права пожаловаться на свои проблемы кому-то, ведь какие проблемы могут быть у худых? Успокойся, тебе же нереально повезло, тебе просто из зависти это говорят, надо принимать как комплимент!
И ты начинаешь подстраиваться под эти «комплименты», с натянутой улыбкой произнося: «Да, я ведьма, ем и не толстею», а внутри так противно!
Но несмотря на всё пережитое пищевое насилие, я искренне удивлялась, как умудрилась вырасти без РПП: спокойно есть, что хочется, ощущать чувство голода и сытости, не ругать себя за лишний кусочек торта и не бежать рвать после приёма пищи.
Я так думала. До тех пор, пока стрелка весов не качнулась за некогда такие заветные 50 килограммов. Я смотрела в зеркало и неожиданно поймала себя на мысли: «Жирная. Надо похудеть». Чудом вырвала себя из порочного круга самобичевания и сразу же обратилась к своей психотерапевтке. Только это меня, наверное, и спасло.
«Научилась ставить на место желающих прокомментировать мои формы»
Сейчас мне почти тридцать лет. Мой рост около 170 см. А мой вес по-прежнему колеблется от 45 до 50 килограммов. Я практически приняла своё тело. Иногда, конечно, хочется, чтобы чуть меньше выделялись рёбра, но сейчас меня это не парит так, как было в 16–17 лет. Я обожаю свою маленькую грудь и выделяющиеся ключицы. Думаю, не последнюю роль в избавлении от комплексов, помимо терапии, сыграл мой муж, каждый день щедро осыпающий меня комплиментами.
Мама смягчилась и даже почти приняла мою конституцию, но всё равно пытается контролировать мой вес: «А что ты кушала сегодня? Ну это еда разве?», «О, вы весы купили? Ну и сколько ты весишь сейчас?» Но я жёстко отстаиваю свои личные границы, и она, кажется, успокаивается. Самое лучшее, что теперь она сама пресекает все попытки высказываться в сторону моей фигуры любых других людей, будь то родственники или соседи.
«Где она худая? Ничего она не худая! Нормальная!» — и я благодарна ей хотя бы за такую поддержку.
Я люблю вкусно покушать, и я далеко не малоежка, но мне по-прежнему тяжело подобрать купальник на свою фигуру или облегающее платье с вырезом. И всё ещё непросто смотреть на себя в зеркало, будучи в одном белье. Зато я научилась ставить на место желающих прокомментировать мои формы, так что за последние годы таких людей в моём окружении поубавилось. А цифры на весах наконец-то стали для меня просто цифрами, за которые я больше не боюсь быть осмеянной или наказанной.
