Идёт шестая неделя карантина в Италии. Число больных перестало стремительно расти, но люди всё равно заболевают каждый день. Как такое возможно на карантине? Почему одни люди болеют без симптомов, а другие перестают дышать самостоятельно? Попадают ли в реанимацию молодые люди без патологий? Медик, работающий в интенсивной терапии миланского госпиталя, согласился ответить на эти вопросы в свой первый выходной за последний месяц.
Мы общались по видеосвязи, врач просил сохранить его анонимность. Он выглядел усталым, со следами от маски на лице. Во время разговора он ходил по всему дому и как будто не знал, куда себя деть — как люди, которые всегда заняты и не понимают, что делать со свободным временем.
Расскажи, чем ты сейчас занимаешься в больнице?
Я работаю в отделении интенсивной терапии в одном из госпиталей Милана. Сейчас я полностью занят ведением пациентов с COVID-19.
Твоя работа как-то изменилась во время эпидемии?
Да. Изменились и больницы, и разделение обязанностей.
Во всех больших госпиталях сделали особые «пути следования» для пациентов с COVID. Некоторые больницы полностью переключились только на эту болезнь, другие — частично. Например, мой госпиталь занимается практически одним COVID. Мы сделали новые отделения ad hoc (специально для этого — Прим. ред.), которые ведут разные этапы болезни: подострую, острую — в интенсивной терапии, более лёгкую форму и затем подготовку к выписке.
Мы уже не работаем сугубо по своей врачебной специализации. Например, я занимаюсь пациентами, прибывающими из отделения скорой помощи, и веду так называемое «серое отделение» — блок, где мы работаем с людьми, у которых, вероятно, есть COVID, но точный диагноз ещё не поставлен. И я всё ещё веду тех немногих пациентов без коронавируса, которые у меня остались.
Как сейчас идёт тестирование на коронавирус?
Мы проверяем всех, кто поступает к нам по скорой, и всех, кто, находясь в больнице, попадает в «серую зону»: то есть когда у пациента появляется подозрение на COVID.
Тестов каждый день делаем всё больше и больше — по крайней мере, в моём отделении. Обычно в течение 24–48 часов мы узнаём статус пациента «серой зоны» и направляем его по нужному «пути следования»: обычному (для пациентов без COVID) или защищённому (для пациентов с ним).
У тебя были все средства индивидуальной защиты с самого начала эпидемии?
Нет, не было… Я могу рассказать тебе всю правду, но тогда хотел бы сохранить анонимность.
Да, конечно, как пожелаешь. А почему тебе нельзя об этом говорить?
Ничего криминального: мой контракт не позволяет делиться такими подробностями. Госпиталь не станет говорить неправду, просто они хотят сами заниматься отчётами и информацией. Это нормально, я не могу говорить за всю больницу. Но мне хочется честно ответить на твой вопрос из моего опыта, потому что это может кому-то помочь.
Спасибо, договорились. Так и что там со средствами защиты?
Они поступили только через три недели после начала критического положения. И поначалу их не хватало на весь персонал. Первые комплекты выдавали только врачам. Медсёстры дольше всех работали вообще без какой-либо защиты. У большинства медсестёр моего отделения был положительный результат на тест или симптомы COVID.
Если честно, я не могу сказать, что и сейчас нам всего хватает. Было бы полезно иметь больше СИЗ, и причём более надёжных.
Тяжело работать в таком защитном костюме? Маска и правда оставляет вмятины на лице после смены?
Да, правда. Но это всё мелочи. Работать в СИЗ жарко и неудобно, но это лучше, чем рисковать заразиться. Самое важное — иметь защиту. Если ты чувствуешь себя в безопасности, ты работаешь и выкладываешься, не думая, что потом останется на лице.
Какой день был самым тяжёлым за это время?
Каждый. Мне всегда больно видеть молодых людей с COVID в моём отделении. Мы, медики, привыкли ко всему. Мы обязаны принимать болезнь и смерть, чтобы быть в состоянии работать дальше, когда пациент умирает у тебя на глазах. И возраст здесь не важен, уход человека из жизни в любом возрасте — это всегда потеря. Но мне сложнее принять уход молодых пациентов.
А таких много?
Да, много. Ну, смотря кого считать молодыми: я к этой группе отношу всех, кто младше 40–50 лет. У меня много пациентов в возрасте от 50 до 65, но эту болезнь нельзя классифицировать как заболевание исключительно пожилых. Я вижу много больных, которые сильно моложе.
Вспомнишь какой-то самый трудный для тебя эпизод за последний месяц?
Да, был один вечер в самом начале эпидемии. Мы готовились к прибытию больных с COVID, и мне нужно было за ночь полностью освободить отделение интенсивной терапии. Это означало, что всех моих пациентов надо было выдернуть из привычных условий и отправить в другое место. Для них в больнице быстро сделали отделения интенсивной терапии, которые не были частью «защищённого пути».
Выбивает из равновесия, когда всего за несколько дней полностью меняется жизнь больницы, вся санитарная система бросается на борьбу с одной болезнью, потому что она охватила так много людей. Конечно, мне хотелось бы обеспечить самый лучший уход другим моим пациентам, но это уже было невозможно сделать.
Как себя чувствуют пациенты с COVID морально? Они встревожены?
Да, на многих эта болезнь давит ещё и с эмоциональной точки зрения. У всех по-разному, но большинству страшно и тяжело.
Тебе довелось наблюдать что-то, что тебя задело или растрогало?
Я не мог сдержать эмоций, когда мне нужно было посреди ночи звонить одной синьоре, чтобы сказать, что её супруг скончался. Им обоим было между 70 и 80 годами, они прожили всю жизнь вместе и впервые расстались на 20 дней, когда его забрали в больницу. И потом они уже не увиделись.
Пожалуй, эта единственная вещь, которая «пробила броню». С остальным мне удаётся справляться. Как я уже говорил, врачам нужно создавать своего рода барьер, который защищает от эмоций. Иначе мы не сможем это всё вывезти и помогать другим.
А к тебе в интенсивную терапию попадали здоровые пациенты без каких-либо хронических заболеваний и патологий?
Да, да. Такие есть и сейчас.
Молодые?
И молодые тоже.
Почему это произошло с ними, на твой взгляд? Как можешь это объяснить?
Чтобы это понять, нужно знать генезис этой болезни. А пока есть только несколько научных гипотез о её происхождении и свойствах. Мы всё ещё движемся «на ощупь», и точно никто не знает, что именно в организме человека может спровоцировать сложное течение COVID.
Во многих случаях проблемы начинаются из-за агрессивной реакции иммунной системы на присутствие вируса в лёгких. Эта реакция очень индивидуальна, её сложно предусмотреть и рассчитать. Если нужно назвать какой-то точный фактор, который ухудшает ход болезни у итальянских пациентов, — это ожирение.
Что ты имеешь в виду под агрессивной реакцией иммунной системы? Это когда иммунитет атакует вирус и здоровые части лёгкого?
Смотри, вирус — это внутриклеточный патоген. Он проникает в клетку и закрепляется в клеточной мембране с помощью белковых соединений. А потом начинает размножаться и заполнять другие клетки. Тело воспринимает эти клетки как чужеродный организм. Иммунная система реагирует на это и принимается за уничтожение инородных тел. Это приводит к массивному воспалению, пневмонии, которые на уровне лёгких вызывают острый респираторный дистресс-синдром. То есть пациент перестаёт дышать самостоятельно.
А что отличает пневмонию, которую вызывает коронавирус, от обычной?
Пневмония бывает вирусной или бактериальной. Эти виды вызываются разными агентами: бактериями или вирусами. У них разное течение, диагностика и лечение. Отличить вирусную пневмонию от бактериальной помогают серологические тесты. А бывает так, что на фоне вирусной пневмонии развивается ещё и бактериальная инфекция.
А дети попадают к тебе в интенсивную терапию?
Нет, детей я не видел. У нас был один подросток с COVID, но он не лёг в интенсивную терапию, у него не было респираторных проблем.
А для детей будут являться факторами риска те заболевания, которые влияют на ход болезни у взрослых? Диабет, ожирение.
Честно говоря, я не знаю. Это одинаково сложно стопроцентно опровергнуть или подтвердить. Но кажется, что дети в абсолютном большинстве переносят вирус без симптомов. Поэтому мы пока не знаем, что именно окажется для них реальным фактором риска.
А уже известно, какой у COVID инкубационный период?
Медианное значение — 5 дней. Но может длиться вплоть до 14. Что-то более точное пока тяжело сказать.
Люди, которые уже выздоровели, могут заразиться снова?
Здесь тоже сложно гарантировать со 100% точности. Мне неизвестны случаи повторного заражения. Думаю, что не могут, но нам нужно больше времени, чтобы это понять.
Почему в Италии всё ещё так много случаев заражения каждый день, когда мы уже 5 недель живём в строжайшем карантине?
Во-первых, многие люди с вирусом заразили своих членов семьи. Это происходит массово в инкубационной период. Миллионы домов стали мини-очагами, в которых у отдельных членов семьи вирус проявился в разное время. Во-вторых, к сожалению, больницы тоже стали источником распространения вируса.
Этот вирус может носить сезонный характер как другие респираторные заболевания?
У нас ещё нет окончательных данных по коронавирусу. Тем более что он сейчас бьёт и по странам с жарким климатом. Но есть основания полагать, что его «любимая» температура — между 2 и 11 градусами. Более точные данные появятся через несколько месяцев.
А тебе самому делали тест на коронавирус?
Да, сделал в пятницу (10 апреля — Прим. ред.). Жду результата. Я был в первых рядах среди людей, которые могли заразиться.
UPD. Герой материала позже сообщил нам, что всё в порядке: тест на COVID-19 пришёл отрицательный.
Нужна ли самоизоляция в тех странах, где ещё не так много случаев заболеваний? Например, как в России?
Да. Единственный способ не стать участником пандемии — социальное дистанцирование.
По нашему опыту могу сказать вот что. Чтобы выйти живыми из эпидемии, нужно в первую очередь оснастить всех медиков СИЗ. Это правило номер один. А потом следить за тем, чтобы лечение людей начиналось как можно раньше. Это поможет сразу улучшить ход болезни и обойтись без интенсивной терапии. Нужно усилить роль локальных больниц и участковых терапевтов, которые следят за своими зонами. И позаботиться об их защите тоже. То есть стационар понадобится меньшему числу людей, а значит, госпитали не станут такими активными очагами заражения.
Больницы нужно как можно быстрее реорганизовать. Создать три «пути следования»: чистый путь для пациентов с отрицательным тестом на коронавирус, защищённый для тех, у кого он обнаружился, и «серую зону» для тех, чей статус неизвестен. Очень важна диагностика: нужно делать как можно больше тестов как можно раньше и изолировать больных от здоровых.
Как думаешь, когда это всё закончится?
Я думаю, в Италии к концу мая. Но это всё неточно. Вакцина предположительно появится этой осенью. Остальное зависит от нас. Я буду рад, если это интервью поможет донести эту мысль: не нужно повторять те же ошибки, которые допустили мы здесь.
Нам всем сейчас сложно: и тем, кому надо сидеть дома, и тем, кому приходится ходить на работу. COVID-19 уже убил много людей. Это ещё не конец, он убьёт ещё больше.
Наша битва ещё не закончилась, но единственная сила, которая вытащит нас из этого, — это любовь.
Любовь и уважение к другим людям в целом и любовь и поддержка того человека, с которым мы проводим жизнь. От этого вируса ещё нет лекарства, нет вакцины. Но становится легче, когда тебе есть с кем разделить этот груз. Любовь помогает забыть о смерти. И это чувство очень нужно, чтобы пережить карантин.
Наше общество давно базируется на индивидуализме. Но он сейчас не поможет. Поможет только любовь человека к человеку. Я думаю так.
Обложка: Alfonso Maria Salsano / Shutterstock
