Мика Плутицкая — московская художница, исследующая в своём творчестве память о Советском Союзе, проблемы гендерного насилия, историю политического активизма и другие социально значимые темы. Мы поговорили с Микой о том, можно ли заработать на жизнь чистым творчеством, кто цензурирует современное искусство и нужно ли художникам участвовать в выставках (или достаточно только интернета).
— В чём особенность вашего авторского стиля?
Я думаю, что у меня нет авторского стиля. Просто есть область, которую я исследую в данный момент. Она задаёт и материал, и формат работы. Например, сейчас я исследую память о советском, поэтому работаю с живописью — ведь в наследие СССР входит и наследие советской живописной школы. Но при этом у меня есть заманчивая идея скульптурного проекта — этого тоже требует и сам материал исследования, и тема работы.
— Насколько типично для современных художников и художниц обращаться к советскому периоду и откуда лично у вас интерес к СССР?
Это очень важная и популярная тема для исследования, она интересует не только меня — из художников моего поколения могу назвать как минимум Елену Минаеву и Дмитрия Забелина.
Причин много, и одна из них — возраст. Я из странного промежуточного поколения: уже не была ни пионером, ни даже октябрёнком, но при этом хорошо представляю, как, например, был устроен пионерский лагерь. Для меня советское — это скорее память о памяти, чем собственный опыт. Это миф, но миф очень мощный по потенциалу воздействия.
Хотя СССР уже 30 лет как не существует, память о нём всё время присутствует вокруг нас. Физически наше пространство создаёт ещё советская архитектура и промышленная инфраструктура городов. Но и в человеческих отношениях советское тоже остаётся, даже в структуре семей.
Это как радиация — ты можешь её не видеть, но она есть. Глупо отрицать, что на нас действует инерция этой гигантской империи. Наша задача — эту инерцию заметить, осознать и переработать.
— Имеет ли смысл современной художнице в 2020 году участвовать в выставках? Или достаточно присутствия в виртуальном пространстве?
Хм, хороший вопрос. Я думаю, что во многом это зависит от специфики самой работы. Я занимаюсь размазыванием липкой цветной субстанции на поверхности натянутой ткани — иными словами, живописью. Её качество можно по-настоящему воспринять только при непосредственном контакте. На зрителя действует размер холста, текстура краски, свет, множество факторов среды.
Как сказал Питер Дойг, живопись — это не фотография, она постоянно меняется. Смотреть живопись в интернете — это как виртуальный секс: неплохо, но совсем не то что вживую.
Конечно, есть художницы, которые используют сами соцсети как выразительное средство, и это классно у них получается. Я, например, подписана на виртуальную модель @gucciholes. Её инстаграм* — единственное место, где она существует. Очень вдохновляет, но не мой случай.
Кроме того, я думаю, что сам формат инстаграма* снижает ценность отдельной картинки, ведь там изображений так много и они так быстро меняются. В некотором смысле это на руку таким традиционным видам искусства, как живопись и скульптура. Потому что если ради твоих работ зритель оторвался от инстаграма* и пришёл на выставку, значит, это точно интересно.
При этом благодаря дигитализации многие люди получили доступ к выразительным средствам. Любой школьник теперь знает, как сделать фото, снять видео, отредактировать всё в фотошопе или премьере (Adobe Premiere — программа для видеомонтажа. — Примеч. ред.). Меня это невероятно вдохновляет.
— Кто чаще всего покупает ваши работы? И как часто их покупают?
У меня небольшой опыт в этой области, так как моя живопись попала на рынок меньше года назад, и за это время у меня было четыре продажи. Такая статистика пока не позволяет сделать достоверное обобщение, но из четырёх покупателей трое были иностранными коллекционерами. По опыту работы в Открытых студиях Винзавода, желание и готовность купить работу тоже чаще демонстрировали иностранцы — такие ощущения и у меня, и у коллег.
Российский покупатель с опаской относится к современному искусству, ему сложнее понять, почему работа может стоить несколько тысяч долларов. Трудно объяснить, что художник долго учится, долго растёт. Что за одной удачной работой стоит 20 неудачных экспериментов.
По сравнению с Европой или США в России невысокие цены на современное искусство, особенно на работы молодых художников. Иностранные коллекционеры это знают и охотно интересуются работами. А вот в инстаграме*, кстати, мне в основном пишут российские ценители.
— Кто чаще всего ходит на выставки современного искусства в 2020 году?
В первую очередь, это, конечно, сами художники и арт-сообщество. Но когда я работала в Открытых студиях Винзавода, то, к удивлению, обнаружила, что заходят, смотрят, спрашивают и хотят что-то обсудить самые разные люди: всех возрастов, профессий и вообще социальных страт.
Мне кажется, у современного искусства стал появляться какой-то новый статус. Типа было «странно и опасно», а теперь «странно, но модно». Это так классно!
И это удивительно, ведь в школах, как правило, не рассказывают ничего — не только про современное искусство, но и, допустим, про поздний модернизм, абстрактных экспрессионистов или сюрреалистов. А ведь с тех пор столько всего нового произошло в визуальной культуре. Это какая-то ужасная огромная дыра в образовании, которую нам предстоит восполнить.
— А на что вы живёте?
Я работаю в производстве коммерческой 2D-анимации уже много лет, это мой основной доход. Заработок от продаж картин и преподавания — очень приятный бонус, но полагаться на него как на главный финансовый источник мне пока кажется преждевременным.
Это нормальная ситуация, и не только для России. Редко кому удаётся зарабатывать только своей практикой, 90% художников ищут баланс, многие преподают или работают в галереях. Последнее в России делать затруднительно: во-первых, галерей совсем мало, во-вторых, там не очень большие зарплаты.
Поэтому я выбрала работу в более коммерческой области визуальных развлечений. Это моя осознанная финансовая стратегия, она даёт мне независимость и возможность для манёвра. Мой опыт и квалификация дают мне возможность работать part-time и достаточно много времени уделять практике.
— Вы участвуете в благотворительном аукционе, который проводит телеграм-канал «Сам бы так нарисовал». Организаторы дают подписчикам возможность приобрести предмет современного искусства и вместе с этим помочь благотворительному фонду. Почему вы решили это сделать?
Если есть возможность поучаствовать в гражданской инициативе, проявить осознанность и кому-то помочь своей работой — это же так классно. Честно говоря, это первый мой опыт, и мне жутко любопытно. Я, можно сказать, горда, что меня пригласили.
Кстати, в аукционе участвует моя работа, которой нет в официальном портфолио. Она называется «Кто-то сидит в машине» — это небольшая живопись, всего 30 на 40 сантиметров. Картина относится к моей серии «Сдвиг», в которой я исследовала городские топонимы с точки зрения женщин.
Картина «Кто-то сидит в машине»
В районной газете я собирала заметки о нападениях на женщин, смотрела криминальную хронику по своему району и ещё читала несколько локальных групп «ВКонтакте», где писали о случаях приставаний на улице или харассмента. Эту информацию я собирала довольно долго.
Потом я находила место, где происходило нападение или харассмент, и делала зарисовку или живопись этой локации. Оказалось, что совсем не обязательно пристают и нападают на пустырях или у подъездов — это может случиться просто на улице, и локация в этой моей работе именно такая.
У меня самой был подобный случай несколько лет назад. Я возвращалась поздно ночью с вечеринки — автобусы уже не ходили, я шла пешком от метро, и за мной по пустой улице минут десять медленно ехала машина. Это было очень страшно, хотя я бы не назвала это харассментом в привычном смысле слова и ничего плохого не произошло.
В работе я хотела передать этот типичный городской мерцающий свет и ощущение сдвига, которое в тебе вызывает страх, потому что ты не знаешь, кто сидит в машине.
— Сейчас в медиа активно обсуждается дело Юлии Цветковой, обвиняемой за материалы, среди которых — комикс о женском теле. Не страшно быть художницей в такую эпоху?
Спасибо, что спросили. Я как раз недавно думала о своём проекте «Народоволки» — это мемориальный ряд портретов, посвящённый женщинам — политическим активисткам XIX века. Каждый портрет подписан сверху именем героини, а снизу — сроком, на который она была осуждена за политическую деятельность. Сделай я этот проект сейчас — и мне могли бы теоретически «пришить» статью за пропаганду терроризма.
Проект «Народоволки»
Я не практикую самоцензуру, но выставочные площадки вынуждены думать о том, что они выставляют, ведь к ним могут прийти и разгромить выставку, как это случилось в музее Вадима Сидура в 2015 году (участники движения «Божья воля» во главе с Дмитрием Энтео устроили погром и повредили работы скульптора Вадима Сидура в «Манеже». — Примеч. ред.). В целом это давит на всех — и на художников, и на институции.
Дело Юлии Цветковой — показатель мракобесного абсурда, в который превратилась общественная жизнь после дела Pussy Riot. Рисунки Юлии принадлежат художественной традиции, которую в 70-е создали такие звёзды современного искусства, как Джуди Чикаго и Ханна Вилке.
Женщины смотрят на своё тело и изображают его — в том числе собственную вульву — уже полвека. И эти работы находятся в собрании лучших коллекций мира. А в современной визуальной культуре вульва — обычный образ для поп-певицы. Первым на ум приходит, например, клип Жанель Монэ на песню PYNK — он вышел чуть больше года назад, очень красивый.
Для цивилизованного и образованного мира разговор о женской сексуальности любой ориентации — уже давно не табу. Прокуратура и следователи Комсомольска-на-Амуре, скорее всего, не знают этих имён и не видели эти произведения, им просто нужно выполнять спущенную на них статистику на притянутом за уши материале.
Комсомольск-на-Амуре — не Москва, там труднее отстоять активистку, но очень надеюсь, что общественного резонанса хватит, чтоб её защитить. И мракобесный произвол — это то, чему мы как гражданское общество и как художницы должны постоянно сопротивляться.
— О чём вы мечтаете в профессиональном плане?
О, много о чём! Мечтаю о комьюнити сильных художниц в России и вообще о том, что художественное сообщество выйдет из состояния «междусобойчика» на новый профессиональный уровень. Что появятся новые критики и новые медиа, пишущие про искусство. О реформе художественного образования, которое сейчас в России устарело лет на 100. Мечтаю получить PhD по арт-практике. О персональной выставке в крупных мировых музеях тоже, конечно, мечтаю, но до этого ещё очень-очень далеко — это, можно сказать, мечта-призрак.
*Деятельность Meta Platforms Inc. и принадлежащих ей социальных сетей Facebook и Instagram запрещена на территории РФ.
Станьте первым, кто оставит комментарий