По статистике, каждого пятого россиянина в детстве наказывали ремнём. Согласно опросу ВЦИОМ, в 2022 году физические наказания применяли 13% родителей. Поговорили с теми, кого воспитывали такими методами, о том, как они чувствуют себя во взрослой жизни.
«Я не понимала, зачем меня бить, чтобы заставить что-то делать»
Мама наказывала меня ремнём примерно до 15 лет, если я что-то нарушала или если она хотела, чтобы я больше не поступала определённым образом. Моё самочувствие зависело от возраста и ситуации. Например, когда в седьмом классе я поздно возвращалась из школы, потому что ходила в кружок, я знала, что зайду в квартиру и увижу маму с ремнём. У меня была стратегия подготовки: я не снимала куртку или специально надевала свитер, чтобы было не так больно. Меня никогда не били пряжкой или по лицу, а только по спине или задним частям тела. Не было боли или обиды, я стояла и считала количество ударов: «Ну, сегодня ты недоработала, обычно больше…» или «О, наверное, сегодня был тяжёлый день на работе».
Когда я была младше, было больно и обидно. Я не понимала, зачем меня бить, чтобы заставить что-то делать, почему нельзя найти другого решения. Ну я полежу полчаса и соберу игрушки потом, зачем доводить до ремня? А маме хотелось, чтобы я сделала это прямо сейчас, срочно.
Меня обижало неравенство — я не могла сделать так же в ответ.
Я не осознавала наказание ремнём как проблему, которая причиняет моральное страдание. Думаю, сейчас я впервые говорю об этом не в формате внутреннего монолога. Мне страшно, что я так же буду выстраивать отношения со своими детьми. У нас в семье не принято говорить о чувствах, и иногда ремень был маминой попыткой сказать, что она волновалась, пока меня не было дома, а я явилась довольная с улицы. Она хотела, чтобы я почувствовала её переживания и больше так не делала. После ремня обычно шёл воспитательный разговор, я обещала так больше никогда не делать, а потом она уходила в комнату и или плакала, или просто лежала. У мамы наступал эмоциональный откат, я видела, что ей самой плохо. Когда я это поняла, то перестала обижаться.
Побои ремнём привели к деперсонализации: в моём сознании «я» существовало отдельно от тела. Я думала, что бьют тело, а мне самой не больно. Этот же механизм защиты срабатывал, когда меня домогался отчим, и это помогало.
Мне не приходилось обозначать границы в романтических отношениях, потому что я супертактильный человек, люблю всех трогать и обнимать. Мне приятно, когда по обоюдному согласию это происходит со мной. К сожалению, для меня домашнее сексуализированное насилие «перекрыло» насилие физическое, и мне сложно оценить, насколько сильно на меня повлияли именно наказания ремнём. Я не чувствую их последствий прямо сейчас. Думаю, это может сказаться только на будущем, когда я заведу семью и детей.
«Ты сама виновата, поэтому я тебя побила»
Мама наказывала меня ремнём довольно часто — могло быть и пару раз в неделю, и пару раз в месяц. Это началось с 8–9 лет и продолжалось до 19, пока я не стала жить отдельно. Мама была не согласна со многими вещами, которые я делала. Ей не нравилось, что я могу сказать неправду или что-то утаить. В старшем возрасте поводом был быт — не убралась, не пошла за хлебом. Мама была в постоянном напряжении из-за работы и могла на меня сорваться. Я пыталась спрашивать, почему так происходит, а в ответ получала: «Ты сама виновата, сделала это и это, поэтому я тебя побила». В какой-то момент я к этому привыкла и воспринимала ремень как нормальное последствие нашей ссоры.
Когда у нас были проблемы с деньгами, мама давала мне ограниченное количество денег на пополнение сотовой связи, а я случайно подписалась на какую-то услугу. У меня со счёта начали снимать деньги. У меня был минус 600 рублей, она его закрыла несколько раз, а потом взбесилась и побила меня карнизом для ванной. После этого у меня были синяки и гематомы, скрывать их летом было тяжело. Думаю, хуже этого случая у нас не было.
Впервые я рассказала о физических наказаниях подруге на первом курсе, тогда же стала проводить больше времени отдельно от мамы в университете, и мне полегчало.
Мы с мамой обсуждали наши отношения, и она считает, что всё делала правильно.
Я перестала злиться, когда поняла, что она была в тяжёлом эмоциональном состоянии. Для неё это был способ справиться со стрессом, которого было слишком много. Я расстраиваюсь, потому что это оставило на мне большой след. Я стала жить отдельно, и последний год у нас хорошие отношения, но мне кажется, что угодно может их разрушить.
Из-за таких отношений с мамой у меня начались проблемы с селфхармом. Я боялась, что она меня побьёт, не хотела доводить скандал до определённой стадии, подавляла в себе эмоции и выпускала их в виде аутоагрессии. Этот паттерн есть у меня до сих пор, он сильно влияет на мою жизнь. Ещё я старалась заболеть, чтобы мама меня пожалела и мы не ссорились. В 15 лет я сильно болела по своей вине, я прекрасно понимала, что я делаю, и спровоцировала такое состояние.
Поскольку мама решала все конфликты насилием, этот паттерн сохранился у меня и проявился в романтических отношениях. Если я сильно злюсь, я могу схватить молодого человека за руки, толкнуть, кидаться подушками, не давать ему куда-то идти. Я не проговариваю негативные эмоции, а выпускаю в виде агрессии — кидаюсь книгами, что-то ломаю, бью стены. Это п****ц. Я не знаю, что с этим делать. Не думаю, что проработка этого паттерна с психологом поможет от него избавиться. Он закреплён годами. Из раза в раз я стараюсь вести себя по-другому, и из раза в раз у меня не получается.
«Я не чувствую себя травмированной, у меня нет боли или обиды»
Отчим нечасто наказывал меня ремнём. Регулярно случались беседы по три часа в формате воспитательного монолога, до рукоприкладства доходило примерно раз в месяц в период с 7 до 16 лет. Поначалу это делал отчим, и он брал что попадётся под руки: ремень, скалку, скакалку, любой провод. Как я понимаю, мама не поддерживала такие методы, но боялась перечить мужу, а потом переняла у него жестокость и стала делать то же самое.
За что меня наказывали — очень обтекаемый вопрос. Формально — за тройку в дневнике, за то, что в семь лет украла в «Пятёрочке» конфеты, за то, что на прогулке недоглядела за младшими сиблингами. Фееричной была история, когда мне установили какой-то мессенджер, чтобы я могла переписываться со сводным братом, а я в рамках исследовательского интереса завела переписку с незнакомым парнем. Мне было одиннадцать, на дворе был 2006 год. Переписка абсолютно безобидная, я даже представилась другим именем на всякий случай, но родители ругались так, будто я совершила все грехи этого мира. Кажется, на меня орали тогда непрерывно часов пять, и это не преувеличение, ремень тоже фигурировал.
Я чувствовала себя по-разному. Иногда это была жалость к себе, потому что я не могла понять, чем это заслужила. Иногда злость и агрессия, но я не выражала её внешне и отвечала на все обвинения мысленно. Редко — нездоровое раскаяние.
Когда мне говорили «неси скалку», то я думала, что все умные, а я дебилка и заслуживаю наказания.
Бывало, приходилось надевать кофту с длинными рукавами на физкультуру, чтобы скрыть синяки. Родственники наверняка знали о таком обращении со мной, но какая разница — родители моих родителей воспитывали своих детей точно так же, они до сих пор поддерживают такие методы воспитания. Мои друзья знали об этом и искренне сочувствовали.
Мать позже признала, что действительно переняла ту жестокость, которой у неё изначально не было, и даже извинялась, но у неё странный характер: если она злится, то может выйти из себя и начать кидаться предметами, бить руками или чем-то ещё. Менее масштабно, чем это делал отчим, но по ерунде и чаще. Это прекратилось в 24 года, когда я съехала.
Пережитое никак не повлияло на мои отношения с телом. Думаю, у меня достаточно крепкая психика, раз я выдержала это и многое другое. Я люблю своё тело, оно не кажется мне уродливым. Мои партнёры всегда знали о том, что физические наказания были нормой у меня в семье. Мне попадались эмпатичные парни, которые уважительно относились к моему опыту и подчёркивали, что мой комфорт важен.
Мне не кажется, что стоит обсуждать случившееся со специалистом. Это точно будет в какой-то степени полезно, я наверняка многое пойму и узнаю, но что мне это даст? Я не чувствую себя травмированной, у меня нет боли или обиды. Ну да, родители мудилы еб****е, с кем не бывает. Это не моя проблема, что они дураки. Хватило того, что они портили мне жизнь всё детство, и я просто не позволю этой истории влиять на меня сейчас, когда я взрослая и могу наслаждаться жизнью.
Перед тем как родить ребёнка, я схожу к психологу. Чувствую в этом ответственность. Мне бы очень не хотелось перенять губительные паттерны поведения — всё-таки примера бережного отношения в отношениях между детьми и родителями я так и не увидела.
Не знаю, почему я чувствую себя такой сильной собакой. Чем старше и умнее я становлюсь, тем более жутким мне кажется пережитое. Возможно, дело в том, что в детстве я не осознавала всей степени кошмара? Или в том, что мне правда досталась крепкая кукуха без ментальных расстройств? Или я сумела всё сама отрефлексировать так, что «ну было и было, что бухтеть?» Как бы то ни было, я рада, что не испытываю проблем с этим сейчас. Что забавно, каждый раз, когда мне приходилось делиться этим в подробностях с друзьями, они всегда делали одинаково круглые глаза и заключали, что это беспросветная тьма и что им непонятно, как я вывезла. Думаю, именно благодаря таким реакциям я начала осознавать, насколько всё было плохо и ненормально.
Я готова с натяжкой понять родителей, почему они такими выросли, но не готова понимать, почему они никак не пытались изменить поведение по отношению к детям. Думаю, я не в обиде на них, но это не столько прощение, сколько снисхождение. Ну не дано людям мозгов осознать неправоту, буду я на них теперь нервы, что ли, тратить? Практически не думаю об этом. Иногда обсуждаем это с партнёром в контексте родительства — мы хотим общих детей и много говорим о том, как быть для них родителями лучше, чем были наши.
«Я научилась воспринимать родителей как средство выживания»
Периодичность наказаний ремнём зависела от папиного настроения. Он обычно грозился им, но чаще мог просто вспыхнуть и с бычьими глазами отшлёпать без ремня. Раз в неделю он стабильно брал его в руки. Сначала я пыталась понять, почему он так делает, годам к 12 смирилась. Это продолжалось до 15 лет, пока мои родители не развелись.
Это всегда было унизительно, отец считал меня домашним питомцем, который обязан подчиняться и терпеть. Однажды, когда я сопротивлялась, он повалил меня на кровать и попал по глазу, пришлось неделю прятать фингал дома. Было больно сидеть, но это не так страшно.
Я научилась воспринимать родителей как средство выживания. Мне не хотелось в детдом. До развода они были общим злом, потом папа стал им в другом городе, а маму пришлось полюбить, чтобы не чувствовать себя одиноко. С ней мы все обсуждали, вину она признала не сразу. До папы донести ничего нельзя, он считает себя святым.
Повзрослев, я не воспринимаю боль как сигнал угрозы, никогда не понимаю, как выгляжу, но нежные прикосновения ощущаю очень ярко. Я выбрала первого молодого человека не по любви, а по принципу безопасности. Я понимала, что влюбиться в здорового человека не выйдет. После я впервые влюбилась в того, кто считал секс моей обязанностью, дрался со мной и никогда не извинялся, считал меня всепрощающим домашним питомцем для секса.
Папа называл это воспитанием, но я бы назвала это дрессировкой.
Вероятно, он меня зачал, чтобы слепить заранее задуманный проект, я для него не была субъектом. Я думаю об этом постоянно, жду, что меня в людных местах ударят незнакомые. Папу считаю человеком без эмпатии, который был сам унижен «ремнями» в детстве и решил превратить свою травму в норму. Мне его жаль, в итоге он стал очередным военным, желающим жить по указке.
Я обсуждала такое отношение папы ко мне с двумя психологами, но мне было стыдно им всё рассказывать. Они бы узнали, что я сломалась и стала ничем не лучше папы в плане понимания нормы взаимодействия с близкими. Я осознаю, что мне нельзя «жить сердцем», поддаваться эмоциям и отпускать контроль, потому что я приучена любить насилие. Я не верю, что смогу любить не деструктивно, потому что мой язык любви — драться. Не думаю, что это изменится. Мне становится лучше, только когда я не состою в романтических отношениях, потому что так я никому не порчу жизнь.
«Только звук того, как папа достаёт ремень, мог привести в чувство»
Меня не часто били ремнём, в основном это делал папа, и он объяснял за что. Да я и сама понимала. Я была совсем ребёнком, в школе и в осознанном возрасте меня не били. Это происходило не постоянно, не чтобы выместить злость и усталость за день, а потому, что я вела себя отвратительно и ничего больше не действовало. Только звук того, как папа достаёт ремень, мог привести в чувство и заставить успокоиться.
Кажется, проще перечислить детей, которых ремнём не наказывали. Это «база», и никому не надо рассказывать об этом родственникам, друзьям, через это проходили все. Я не пыталась обсуждать это с родителями, поскольку понимаю, что бывают совершенно неуправляемые дети. Можно задать себе вопрос: «А есть ли вообще дети, которые ни разу не получали по заднице?».
Конкретно наказания ремнём никак не повлияли ни на меня, ни на отношение к телу. У нас натянутые отношения с родителями, но на это есть другие причины, например наказание с применением других видов насилия. Это никак не затронуло мои романтические отношения. Я понимаю, как не позволила бы относиться к своему ребёнку. Учитывая, что ремень — это «база» во многих семьях постсоветского пространства. Мы не обсуждали конкретно это с партнёром, но тему домашнего насилия я проговаривала много раз. Рассказывала, как мне было больно от других видов наказаний, что чувствовала, какие страхи у меня сохранялись до того, как я повзрослела.
Я не обсуждала это с психологом, с травмами детства справлялась самостоятельно. Самый главный вывод, к которому я пришла: никогда не допущу такого в отношении своих детей. Никто не посмеет избивать их, возможно, они не будут оставаться в гостях у моих родителей, я буду делать всё возможное, чтобы я не была такой, как они.
Я пережила все наказания насильственным методом. Знаю, как это больно, как страшно, когда слышишь звук армейского ремня со звездой.
По мере взросления я обсуждала тему наказания через насилие с друзьями, и тогда поняла, что я такая не одна. Возможно, у других был не огромный армейский ремень со звёздочкой, а что-то более «лайтовое», но это сути не меняет. Эти разговоры подталкивали к размышлениям о том, почему нас всех наказывали одинаково, кто и что мог сделать не так. Я сама много рассуждала о том, способна ли я сама на такое. Разговаривать с ребёнком о том, как можно и как нельзя, конечно, правильно, но не всегда такой метод рабочий. Один ребёнок поймёт, другой нет. И как быть? Ремнём точно бить нельзя, но иногда будто не обойтись без шлепка.
После того как я переехала от родителей, я реже вспоминаю о пережитом. Единственное, я бы вряд ли доверила родителям своего ребёнка. Наверное, это единственный страх, который у меня остался.
«Не понимаешь через голову — поймёшь через жопу»
Меня пороли примерно до 9 лет. Это мог сделать кто угодно — очень редко бабушка или тётя, а в основном мама — и чем угодно, ремнём или поясом от халата. Причиной было либо моё плохое поведение, либо четвёрки или тройки в школе. Это происходило не очень часто и стало происходить реже по мере взросления. В семье в ходу была фраза «Не понимаешь через голову — поймёшь через жопу», «дать по сраке» могли и «для профилактики». Хорошо помню момент, когда я в детсадовском возрасте поняла, что если напрячь ноги, то будет не так больно. Я стояла носом в углу, а мама порола меня. До сих пор помню ощущение страха, когда тебе хочется вжаться в угол и исчезнуть. Как-то раз я плохо вела себя у бабушки, и, когда мы ехали домой, я сидела и думала, будут ли меня пороть сегодня, пыталась узнать об этом у мамы. Я панически боялась получать четвёрки в начальной школе, хотя доставалось мне за них нерегулярно. Просто я всегда думала: «А что, если именно сейчас это произойдёт ещё раз?» О том, что мне могут «всыпать», знала вся семья, но это была норма, родителей воспитывали точно так же.
Когда я выросла, мы не раз обсуждали произошедшее с мамой. У нас отличные отношения, мы близки, часто разговариваем о жизни и поддерживаем друг друга. Она извинялась, говорила, что чувствует себя виноватой, что просто не знала, как можно иначе. Я простила её. Не хочу, чтобы она в чём-то винила себя. Она меня очень любила и всегда старалась дать мне самое лучшее, я люблю её больше жизни. У меня было всё для счастливого детства: куча игрушек, поездки на море, походы в парк и кино, можно уверенно сказать, что я залюбленный ребёнок. Как в детстве, так и иногда сейчас мой характер своенравный, упрямый, непослушный. Я была сложным ребёнком, да и сейчас могу назвать себя тяжёлым человеком.
Наказание ремнём нельзя заслужить, бить детей нельзя, но по-человечески я понимаю, почему родителям тяжело сдержаться.
Не могу сказать, что такие методы воспитания прошли для меня бесследно. Сейчас романтические контакты практически не доставляют мне удовольствия, потому что, как только я влюбляюсь, начинаю ждать, что меня вот-вот отвергнут, и поэтому живу в постоянной тревоге. Моя терапевтка сказала, что это потому, что реакции значимых взрослых на мои действия в детстве не были предсказуемыми. Думаю, романтические отношения с таким тревожным человеком, как я, не приносят большого удовольствия, а рассказывать истории про привязанность и детство мне неловко. Мне уже 22, не хочется перед кем-то ныть и вызывать жалость историями про ремень, мы же не в сопливой мелодраме на «Нетфликсе». Я чувствую себя немного «сломанной» в сравнении с другими. Мне тяжело преодолевать это, но я учусь успокаивать себя в моменте. Думаю, раз я уже осознала это как проблему, то со временем всё станет хорошо.
Я не зла на тех, кто так со мной поступал, мне их жалко. Думаю, их мало обнимали и утешали, с ними мало разговаривали. Ремень был типичным методом воспитания в их детстве, и поэтому они думали, что это нормально. Сейчас мои родственники другого мнения, у нас хорошие отношения. Также я не считаю себя жертвой насилия, ведь никто не хотел сделать мне больно намеренно, так лишь хотели повлиять на моё поведение. Наверное, с точки зрения современных моральных норм это действительно можно назвать насилием, но для начала нулевых это — лишь печальное следствие советского воспитания родителей, по крайней мере в той степени, в которой это пережила я. Поэтому я принимаю этот опыт и понимаю, что во взрослой жизни я не должна позволить ему влиять на меня. Я мечтаю о своей семье и надеюсь, что у меня всё сложится.
Как психика реагирует на физические наказания?
В первую очередь, происходит понимание, что кто сильнее, тот и прав. Ребёнок учится не критически мыслить, а определять, кто сильнее, и подчиняться ему. Частое явление — диссоциация, когда ребёнок как будто не здесь, теряет контакт с телом. Такие взрослые почти не помнят, что происходило с ними в детстве.
Для психики нет разницы между лёгким и тяжёлым наказанием, шлепки и ремень одинаково травматичны. Они плохо влияют на ментальное и физическое здоровье и на агрессивность ребёнка. Он не понимает, почему нельзя бить младшего брата или сестру, других детей, если его самого бьют. Во взрослом возрасте такие дети чаще применяют насилие к собственным детям и партнёрам.
Часто родители жалуются, что ребёнок как будто доводит их специально. На самом деле примерно так и происходит. Если ребёнок не может понять, когда его «хорошая» мама превратится в «плохую», то испытывает постоянную тревогу, это выматывающе для психики. В этом случае легче довести маму, она сорвётся и на какое-то время точно будет «хорошей». Это может происходить и тогда, когда вы решили отказаться от физических или других непродуктивных наказаний. Ребёнок первое время не верит и доводит вас ещё чаще.
Что делать в этом случае? Первым делом начните предупреждать ребёнка о своих чувствах: «Я устал», «Я чувствую раздражение», «Я начинаю злиться», «Сейчас я буду ругаться». Мы хотим научиться контролировать себя, когда испытываем сильные эмоции, но нужно заботиться о себе до того, как срыв случился.
Какие последствия у наказаний с применением физической силы?
Нарушение сна, плохой аппетит, отсутствие базового доверия к миру, повышенная агрессивность, низкая самооценка. Повышается риск тревожных и депрессивных расстройств, суицидального поведения, возникают нарушения в развитии речи, познавательной деятельности, межличностных отношений. Ребёнок теряет интерес к школе из-за снижения познавательной мотивации.
Во взрослом возрасте это повышенная агрессия, стрессовые расстройства, травмы, проблемы в межличностных отношениях, низкая самооценка, высокая лояльность к плохому отношению, хронические заболевания и многое другое.
Я наказывала ребёнка физически, а теперь узнала, что так нельзя. Что делать?
Снижать количество наказаний, обратиться к специалисту, если не получается самостоятельно. Важно честно поговорить с ребёнком. «Раньше меня били, я считал, что это эффективно, но сейчас узнал, что это плохо для тебя и меня. Я стараюсь реже срываться. Если ты видишь это, то я разрешаю тебе уйти в другую комнату. Я работаю над этим. Я тебя люблю, даже когда веду себя так. Никто не имеет права поднимать на тебя руку».
Старайтесь как можно больше внимания обращать на хорошее поведение ребёнка. Обычно если ребёнок делает что-то хорошее, то получает в ответ короткое «молодец», а если что-то плохое, то мы не жалеем времени на чтение нотаций.
Попробуйте выстроить с ребёнком отношения через открытую коммуникацию. Говорите на разные темы, найдите что-то, что нравится делать вам обоим. Ищите точки соприкосновения — фильмы, книги, общие хобби, прогулки, игры. То, что останется с вами на протяжении не только детства, но и всей жизни.
Как воспитывать и наказывать детей, если их нельзя бить?
Крик и игнорирование — тоже виды насилия, только эмоционального. Сейчас всё больше специалистов отказывается от концепции наказаний и приходит к концепции естественных, или логических, последствий. Например, если сломал что-то специально, то надо ждать, пока накопишь карманные деньги на новое. Если стукнул брата, то сначала много внимания нужно дать пострадавшей стороне, чтобы было понимание, что внимание так не получишь, потом обсудить совместно, что случилось и как можно было решить конфликт. Если дети маленькие, то останавливаем их физически, коротко объясняем, что так нельзя. Бить за оценки бессмысленно, доказано, что в эти моменты повышается уровень кортизола, который не даёт воспринимать новые знания. Ребёнок просто не слышит, что вы говорите, а в долгосрочной перспективе вы снижаете его интеллектуальный потенциал.
Есть ситуации, где последствия отложены. Я за то, чтобы заранее договариваться с ребёнком, какие последствия будут, если он не будет соблюдать условия.
Родителям, которые в детстве подвергались насилию, важно знать о зеркальных нейронах: они «записывали» поведение наших родителей. Мы выжили, даже родили своих детей, поэтому мозг по праву считает эти стратегии рабочими. Поэтому если вы голодны, не выспались, устали, то можете не понимать, что поступаете как ваши родители, хотя, возможно, клялись, что никогда не будете так делать. Всё, что вы прочитали, узнали и пытаетесь внедрять сейчас, «записывается» в префронтальной коре головного мозга, она активно подавляется во время стресса. Для того чтобы не скатываться в агрессивное поведение, вам нужно больше ресурса, чем людям, которых в детстве не били. Хотелось бы поддержать родителей. Родительство — это непросто. Нормально, что в 30 лет вам скучно катать машинки с трёхлеткой. Неудивительно, что вы устаёте повторять одно и то же невнимательному подростку. На мой взгляд, самое важное — взять на себя ответственность и за детей, и за своё состояние, следить за тем, чтобы выспавшимся и сытым был не только ребёнок, но и вы. Когда наше физическое и ментальное состояние в норме, проще контролировать реакции, легче выстраивать доверительные и близкие отношения с детьми.
Станьте первым, кто оставит комментарий