Литературный опен-колл «Женщина в огне» исследует тему женской обсессии в самых разных проявлениях. Мы выбрали лучшие тексты из 353 заявок. Перед вами один из них. Данный рассказ — часть романа «Голод», который выйдет в издательстве РЕШ в октябре 2023 года.
Эта статья называется «Один раз отрежь». Я скольжу по строчкам глазами и не узнаю в тексте себя: восклицательные знаки, остроты, заголовки-фразеологизмы. За третий год моего фриланса в журнале ****** я уже выучила, что материалу о шубах соответствует вынос «Мех да и только», гороскопу — «Звёзды сошлись», расследованию про воссоединение Брэда Питта и Анджелины Джоли — «На те же грабли». Ничего страшного, это правила глянца. Мне платят деньги, а я пишу про крем, «которому не изменяю много лет».
Раньше я думала, что сделка с совестью — это из разряда работать на сеть подпольных казино или распространять БАДы от рака. Я думала так до тех пор, пока один дышащий на ладан глянцевый журнал не заказал мне серию нативных фичеров о липосакции. В техзадании попросили доходчиво объяснить, что некоторые телесные идеалы недостижимы, сколько ни прыгай в спортзале и сколько брокколи в себя ни впихни. Но альтернатива существует: отдать себя в руки пластических хирургов, готовых отсоединить от человека один, два, пять килограммов (то есть литр — они меряют литрами) живого жира. Также ТЗ требовало подробно рассказать об опциях главных клиник пластической хирургии Москвы с указанием расценок, селебрити-посетителей и гарантий сохранения новых объёмов.
Какая, в общем-то, глупая ирония — стать жертвой собственного глагола. Так думаю я сейчас, вспоминая, что, несмотря на смешной гонорар, потратила на ресёрч несколько выходных; как «журналистский» интерес превратился в личный; как из моих вопросов врачам уходило притворство; как в те дни я стала больше обычного фиксироваться на своём втором подбородке, ежедневно встречавшем меня в чёрном отражении смартфона.
Я вбиваю заголовок в поисковик своей почты, чтобы узнать дату заказа материала. Открываю хранилище диктофона, нахожу пять записей в неделю с 14 по 21 марта. Каждая озаглавлена адресом:
Люсиновская, 15
Каланчёвская набережная, 43
Лялин переулок, 7
Мясницкая, 32
Плющиха, 18
Одна моя знакомая как-то поделилась на фейсбуке*, что её терапевт предложил записать голосом историю увиденного самоубийства, а потом на регулярной основе переслушивать её. Так, по словам терапевта, сознание начинает лучше адаптироваться к пережитой травме. Я не была уверена в легитимности этого метода, но решила переслушать те «интервью».
Первый врач сказал, что за операцию не возьмётся, потому что не видит жира у меня в лице. Второй — что особого смысла нет, потому как кардинальной разницы не случится, но посоветовал «хорошую девочку, которая многих клиентов подсадила на филлеры». Я помню «хорошую девочку». Она жила в Ясеневе, слегка картавила и обколола мне филлерами нижнюю часть лица так, что оно приняло квадратную форму, а скулы, казалось, вот-вот вылетят из лица. Я не узнавала себя в зеркале и рыдала, пока не прочитала в интернете, что филлер можно вывести из организма специальным препаратом. В ожидании его действия я даже — невиданное дело — сказалась больной и две недели не выходила из дома.
На Лялином меня попросили раздеться полностью, хотя я достаточно чётко сказала, что меня интересует только лицо. Голос врача — высокий, въедливый — оживляет картину: мешкаюсь, не могу придумать, куда деть руки, потом всё-таки решаюсь. Джинсы одним шагом спускаются на пол, и вот я уже стою перед ней в одних трусах, пока она рисует по мне фломастером, защипывая кожу, и говорит: «Ну что за жопка, просто Ким Кардашьян».
Слово «жопка» звучало на 7:27. Отматываю этот момент несколько раз, потому что хочу уловить: как прошлая версия меня реагирует на это слово? Цокает и закатывает глаза (так бы я сделала сейчас)? Конъюнктурно хихикает? Просто молчит?
Хирургиня предложила в итоге вместе с лицом сделать зону боков. Сказала: «Давайте по скидочке. Ну и наркоз один, чтоб два раза не вставать».
Потом была женщина, которую назвать врачом всё-таки не поворачивается язык. Операцию она делала дешёво, тысяч на 100 меньше рынка. Без ассистента, в обычном косметологическом кабинете, рядом с маникюрным салоном. Я спросила её, когда можно лечь на операцию. Женщина ответила: «Да хоть завтра». Я опешила, но уточнила: «А там ведь огромный список анализов нужно делать перед общим наркозом? И ещё ЭКГ и УЗИ вен…» Та согласилась: «Ну, сдайте кровь на глюкозку». Интересно, продолжает ли она заниматься этим по сей день?
Мне тяжело слушать свой голос. Я слышу, что заискиваю, извиняюсь — словно прошу прощения за свой кусок жира на лице. Я замечаю, как от записи к записи моя уверенность крепнет, как рассказ звучит всё более сглаженным, отрепетированным. В таком виде его услышал последний врач, который, щупая мой подбородок, сказал: «Ну, есть жирочек, да. Вроде молоденькая, когда успели наесть?»
Ему-то я и поверила.
***
По идее под этими звёздочками — место тексту о моих метаниях: резать или нет. Дело в том, что метаний не было. В тот же день, как я услышала от врача про «жирочек» и «где успели наесть?», мой подбородок — клянусь — кратно увеличился в размерах. Я без конца рассматривала его в зеркале, сильно опуская голову вниз, и мне казалось, что на грудь сползает опавший парашют. Мне было мерзко, стыдно. Хотелось оторвать это от себя. Я без конца трогала себя за подбородок, жонглируя синонимами. Вымя, провисший гамак, мешок.
Удивительно, но я совсем не переживала насчёт того, что мне могут изуродовать лицо. Только из-за наркоза. Всё время думала: а вдруг умру. Глупой, идиотской смертью, с претензией на драму («под сверкнувшим ножом хирурга»), но в итоге раскрывающей себя как чёрная комедия («она погибла, так и не расставшись с ненавистным жиром»).
Перед тем как анестезиолог засунул в мою трахею трубку, я спросила его: «Как настроить хороший сон?» Он ответил: «Главное — не думайте о работе и о том, что будет завтра», а потом попросил считать вслух. Я начала. Один. Два. Три. На «три» всё закончилось.
После пробуждения в палату вошёл оперировавший меня хирург. Я ела первую за сутки еду — йогурт и печенье, а хирург показывал мне с телефона фото банки, на четверть заполненной буро-бежевой кучерявой жижей и говорил: «Вот видите, сколько удалось убрать». На прозрачной «обезжиренной» части фломастером была написана незнакомая мне фамилия Следакова. Я была слишком размякшей от седации, чтобы уличить его в подлоге, поэтому просто сказала: «Спасибо».
Теперь я знала, что мой (мой?) подкожный жир выглядел почти так же, как нарастающая над супом корка в забытой кастрюле. Когда врач вышел, я подумала, что он, наверное, отправился дальше по пациенткам, показывая одно и то же, даже не претендующее на правду фото жира неизвестной мне женщины, которая, видимо, тоже не любила себя. Читала ли она мою статью? Приняла ли решение об операции под её влиянием? Если она — нет, то сколько других женщин — да?
Господи, что же я натворила.
Из клиники меня забирал таксист. Всю дорогу он наблюдал за тем, как я рассматриваю обклееное тейпами лицо в боковом зеркале. Спросил: «Больно?». Потом: «Хотите конфетку?» Я ответила «да» и ничего не взяла. Это была приемлемая доза сострадания, которую я могла вынести в тот момент. Попросить встретить кого-то из подруг казалось немыслимым. Мне было стыдно признаться в том, что я совершила. Казалось, что я пытаюсь обмануть общество — уменьшив объёмы читерским способом, без принесёных в жертву десертов, быстрых углеводов, бокалов вина. Словно введя волшебный код motherload в игру Sims 2. К тому же я хорошо представляла, что они скажут.
— И зачем тебе это нужно?
— Лучше пойдём вместе со мной на фейс-лифтинг!
— Лена, пока не полюбишь себя, никакая диета не поможет!
— С ума сошла, это ж бешеные деньжищи! (и любимый вопрос-делегирование) Ипотеку за тебя Пушкин будет платить?
Через месяц мы встретились на контрольном осмотре. Я сказала, что, кроме незаживающих гематом, не вижу никакой разницы с тем, что было до этого. Врач ответил: «Ну, можем ещё убрать комки Биша». Я сказала, что подумаю, и на выходе со всей силы шарахнула дверью его кабинета.
Материал по итогу понравился редакции журнала чрезвычайно. Они рассыпались в благодарностях и отправили мне дорогую свечу с запахом амбры в стеклянном стакане. Свеча быстро закончилась, мне слишком полюбился её аромат. Но вазочку от неё я сохранила и поставила в буфет.
Сегодня она — напоминание о том, что однажды под влиянием собственноручно написанного текста я отрезала кусок себя.
*Деятельность Meta Platforms Inc. и принадлежащих ей социальных сетей Facebook и Instagram запрещена на территории РФ.
Станьте первым, кто оставит комментарий