«Материнство как реабилитация». Рассказ Екатерины Карповой

Литературный опен-колл «Мама в огне» исследует тему материнства: трудности, радости, страхи и победы мам. Из множества заявок мы выбрали 11 историй-победительниц. Перед вами одна из них. 

Я стала мамой без беременности и родов, вместо обменной карты и женской консультации я проходила «Школу приёмных родителей» и оформляла медицинскую комиссию для опекуна. Вместо роддома я вынесла дочку из психоневрологического интерната, закутанную в плед цвета молодой зелени. Просто я хотела себе фото как у всех: завёрнутый в плед малыш и улыбающаяся мать, — но моей малышке было уже девять лет. Конечно, по росту она была как шестилетка, но укутать её полностью не удалось, ноги торчали, а она задорно хохотала от всех манипуляций. Такое счастливое фото «из роддома».

Ещё помню, что в тот период носила повязанный на талии «поясок Богородицы» — это ленточка, освящённая на православной святыне, поясе Пресвятой Богородицы, которая посетила Россию за пару лет до моего материнства. Её носят, чтобы получить помощь при беременности, а мне очень нужна была помощь при моей подготовке документов.

Как я решила стать мамой? Я всегда хотела много детей — наверно, это часто бывает, когда в родительской семье плохо относятся к ребёнку, обижают, не уважают, и ты думаешь: «Вот когда я стану мамой, то буду очень любить своих детей». Вот я выросла, а по жизни всё как-то не складывалась: вместо учёбы там, где нравится, пришлось содержать себя, работая официанткой в ночном кафе. Отношения с парнями получались больше созависимыми, и мне казалось, что жизнь никогда не наладится. Чтобы как-то удержаться в этом мире, я пришла в храм и стала воцерковляться, стала выравнивать свой душевный мир. И как-то с «молодёжкой» (при храмах есть православные группы молодёжи, которые кратко называют «молодёжка») мы пошли волонтёрами в Дом малютки помогать гулять с малышами. Мне тогда было лет двадцать пять. Я пошла туда, чтобы успокоить свою боль, почувствовать свою нужность и даже сбежать от себя, от себя настоящей, неправильной, неидеальной, недолюбленной — в мир, где ты очень-очень нужна. Да, это неконструктивная мотивация для волонтёрства, но это поощрялось в моём окружении: если тебе плохо — помоги тому, кому ещё хуже. Так я стала ходить в Дом ребёнка. Скажу честно, я тогда сразу хотела стать мамой трёх или четырёх девочек сразу, вот такая у меня была внутренняя дыра. 

Со своей будущей дочкой я там и познакомилась, это была малышка, шустрая и жизнерадостная, я её кружила на прогулке, а она заливалась смехом и потом её глазки так сияли долго… А я тогда была какой-то обречённой собакой, унылой рыбой-каплей и думала: «Господи, ну чему тут радоваться, что за солнечный ребёнок!».

Да, Илона была ребёнком с лишней хромосомой, у неё синдром Дауна, поэтому родители отказались от неё, им сказали, что она овощем будет всю жизнь. «Да дурочка это!» — сказала воспитательница, увидя, что я пристально рассматриваю Илону. Но почему-то это я себя чувствовала овощем и дурочкой…

В четыре года Илону перевели в психоневрологический интернат, ездить было туда неудобно, но я собрала группу волонтёров и пришла в это закрытое учреждение. Ходить туда было очень тяжело: многие дети с физическими увечьями, которых не увидишь в обычной жизни, но они такие общительные, видно, как им не хватает внимания и ласки, и от этого сердце ещё больше разрывалось. Изменилась и моя девочка: первое время у девочки не фокусировался взгляд и текли слюни — возможно из-за препаратов, коротко постриженная голова была в болячках. Я не могла её уже оставить: я ясно видела в этой оставленной, нелюбимой, некрасивой малышке себя маленькую. И мне хотелось изменить хоть что-то в этом несправедливом мире.

Я решила пойти в опеку. Там меня послали в школу приёмных родителей, где было очень много психологических занятий, после которых я поняла, что становиться мамой надо не когда ты потерян и не знаешь, кто ты, а в период знания о себе. Я находилась в поиске, но чувствовала, что найду себя, ведь это так нужно мне и Илоне.

Меня многие отговаривали, их доводы «у тебя нет своего жилья, нет образования, нет нормальной работы (я тогда работала продавцом в книжном магазине), надо сначала замуж» я разбивала о своё упрямство. Для меня материнство было не просто «стать мамой», а чем-то большим: доверить свою жизнь Богу, а это значит изменить и этот мир, хотя бы для одной маленькой девочки, которую назвали овощем и бросили как никому не нужный в августе кабачок.

Интересно, что я вообще такой человек, что если у меня что-то не получается, то я говорю: «Ну раз не получается, значит не моё или попробую в другой раз». Тут я просто превратилась в воина, партизана в лесу, который помечал в блокнотике тех, кто его не поддерживал, дописывая «эту в разведку не брать!!!». Хорошо, что люди сами себя не знают, и те, кто отговаривал, очень помогали и поддерживали потом, когда были сложности.

Пока решала жизненные вопросы и готовила документы, я брала Илону на гостевой режим, на три-четыре дня, мы привыкали к друг другу. Илона не разговаривала, у неё не была сформирована речь, но она пыталась многое объяснить мне, всегда активная и любопытная, везде всё проверит и посмотрит, и у неё такая была любовь к жизни, которая не давала мне сдаваться. Ну и её нежность… Хотя, когда я её забрала навсегда, она не умела даже целовать кого-то, просто прижималась губами к щеке…

Помню, как она первый раз назвала меня мамой. Когда я ходила к ней в интернат, она звала меня Катя. А в опеке когда подписывали с ней документы, то специалист её спросила: «Илона, а где твоя мама?» — и она радостно ответила, показывая на меня: «Вона мама!» И лет через шесть нашей совместной жизни она стала осознавать, что она дочка. Кто-то спросил меня: «Это ваша дочка?» — и она весь вечер повторяла, что «Илона дочка», прям такое открытие для неё было.

Она многое не умела, ну как и я. Я думала, что всё, забрала её, покачала пару дней, поносила на руках, позакутывала в одеяло, чтобы закрыть все потребности, и всё: вот тебе прописи с ручкой (ручку она просто грызть начала, так как в руке никогда её не держала), завтра учим таблицу умножения, тебе уже девять лет. Как я её завтрак не послала готовить, я не знаю. То есть я понимала, что ребёнок по действию своей травмы прошёл войну, но родительские амбиции и желание показать, что я со всем справлюсь, лезли прям из меня. 

— Вот увидите, — думала я, — через месяц она и запоёт, и заговорит, и вы все поймёте, какая это тюрьма — детский дом!!! 

Дочка не запела, она могла облизать окно в автобусе, могла просто сесть на дорогу, потому что устала, хотя шли мы всего пять минут (это о том, что они очень мало двигались в интернате), она могла расчесать себя до крови, если я увлекусь работой, чтобы привлечь внимание (к тому времени я уже работала корреспондентом на городском сайте, в основном из дома), а ещё она с упоением играла в свои игрушки, только почему-то всех ругала, укладывала спать, показывала закрыть рты и выключала им свет.

— Я же не психотерапевт, я не знаю как залечить её раны, — жаловалась я своей психотерапевтке.

— Вы гораздо больше, вы мама. То, что вы рядом и стараетесь любить, — это лучшая реабилитация. Ей сейчас важны безопасность и ваше тепло, она очень нуждается в любви.

Тогда я поняла, что значит приёмный ребёнок. Вот рождается малыш у любящих родителей, он такой аленький цветочек, его любят, дышат им, показывают ему мир, каждую минуту говорят о любви. У него сердце, как бабочка, трепещет от огромного счастья, что он любим и важен в этом мире.

И вот брошенный, никому не нужный, он как поломанная игрушка: оторвали ногу, поёрзали по асфальту, окунули в грязную лужу, потыкали ножичком, вывернули наизнанку, убили бабочку, запихали вместо неё шелухи и передали в детский дом, где малыша подлатали, пришили ногу, отмыли, причесали, поменяли кровавую рубаху на костюмчик, вручили погремушку, а как пришли приёмные родители — забирайте вашего красавца. И мама с папой должны залечить все эти швы, загладить, зацеловать, вытащить шелуху из нутра, заполнить её нежностями, песнями, молитвами, ятебясильнолюблюкалками, вместе плакать, вместе не бояться смотреть вокруг, сделать мир настолько безопасным, чтоб все поломки начали срастаться, как срастаются кости с помощью витамина Д, кальция и магния. Материнство как реабилитация. 

Только в моём случае ещё была и самореабилитация. Мне надо было сделать счастливое детство и себе, и Илоне. Потому что я вдруг увидела и очень испугалась, что начинаю реагировать как моя мамка в детстве. Начинаю кричать, сильно злиться и раздражаться, говорить похожие слова. Какой-то дракон во мне просыпался, а я не хотела его видеть, не то что принять, как советовала психотерапевт. А для этого мне надо было спуститься в тёмный и жуткий колодец, наполненный моей детской болью. И в этом колодце вроде звенящая пустота, но это замершие крики маленькой девочки…

Помню, как написала тогда в своём дневнике: «Я думала, что Бог на небе, но когда я спустилась на самое дно своей боли, то он ждал меня там, чтобы обнять…»

Вернулась из тёмного колодца, а меня целует моя тёплая, живая, всегда жизнелюбивая, с бабочкой в сердце, доченька. Вот за это я ценю, даже больше скажу, буду биться за своё необычное материнство. Вот эта сила моя, которая мне открылась, моё взросление и осознанность — всё это благодаря Илоне. 

Маленькой и смешной девчушке, храброй, хитрой и невероятно нежной.