В мае, благодаря сборам на краудфандинговой платформе Planeta.ru, состоялся спектакль «В некотором царстве». Он рассказывает о судьбах секс-работниц: почему девушки идут в проституцию? Зачем они там остаются? С чем они сталкиваются? В поиске ответов на эти вопросы создательницы постановки встречались с реальными секс-работницами. Таня Тювилина поговорила с авторками постановки о том, что больше всего шокировало, как отреагировали на спектакль секс-работницы и почему чувства этих женщин невозможно задеть.
Какое представление о секс-работницах у вас было до работы над спектаклем?
Варвара: Люди, которые не связаны с секс-индустрией, которые ни разу не встречали девушек из этой сферы, строят свой образ на основе кино или литературы. У меня был очень поэтизированный лирический образ, как в «Пышке» Ги де Мопассана. А по современным фильмам можно подумать, что секс-работницы — это характерные женщины, женщины с гонором.
Мила: Ещё бывает «грязный» образ. Когда мы только начинали работать над проектом, я ещё не знала правильной терминологии и спрашивала своих знакомых девочек: «Как вы представляете себе проститутку?». И они отвечали, что она грубая, вульгарная и развязная.
Варвара: Я вообще много нового узнала, пока мы работали. Что нужно называть женщин не «проститутками», а секс-работницами. Или что в некоторых странах их деятельность легальна и регулируется законом. Раньше об этом совершенно не задумывалась.
А какими секс-работницы оказались на самом деле?
Мила: Очень разные. Во-первых, нужно начать с возраста. Есть очень молодые, которым по 18 лет, — с ними мы, к сожалению, не общались, — а есть женщины в возрасте. Самой старшей даме, с которой мы разговаривали, 64 года.
Во-вторых, все они выглядели обычно. Если бы увидела их в кафе, никогда б не подумала, что они чем-то таким занимаются. Они так же, как мы, одеты, так же разговаривают. После беседы с самой старшей секс-работницей я сказала Варваре и нашей актрисе: «Если бы я увидела её на улице и у меня спросили, чем она занимается, я бы ответила, что она — директор „Пятёрочки“». Потому что она выглядит так, ведёт себя так и разговаривает так. То есть это не какие-то странные женщины, не такие, как мы. Да нет, точно такие же.
При этом то, чем они занимаются, — это абсолютное насилие, которое воспринимается ими как норма. Они рассказывают о своих буднях, и ты думаешь «ужас какой», а они будто говорят о бытовых вещах.
Варвара: Я ещё не увидела между мной и ними особой разницы. Когда я пришла общаться с секс-работницами, мне вообще показалось, что я очень много из того, что они говорят, тоже испытываю. Думаю, это связано с тем, как к женщине в обществе относятся в принципе. Ты живёшь с ощущением, что к тебе относятся потребительски.
Мила: Что ты немножечко человек второго сорта.
Варвара: Да, но я не говорю, что так и есть. Сейчас очень много механизмов, чтобы себя отстоять, о себе заявить. Но благодаря разговорам с секс-работницами я задумалась: «А что внутри с собой сделать, чтобы не чувствовать себя так?» И в девушках я нашла единомышленниц. Поняла, что нужно не комплексовать, что есть много способов, чтобы тебя воспринимали как равную, а не как жертву или не очень интеллектуальную женщину.
Кадр со спектакля «В некотором царстве»
Как вообще проходила работа над спектаклем?
Варвара: Сначала была экспедиция, то есть наблюдение и сбор материалов. Нам очень помог фонд «Астарта» и его основательница Ирина Маслова. Я приходила туда под видом волонтёра, помогала делать тесты на ВИЧ. И вот благодаря этому у меня появился доступ к секс-работницам. Девушки ко мне уже привыкли, и уровень доверия был выше. Если бы мы пришли просто с улицы, вряд ли бы с нами кто-то разговаривал.
В сборе материала участвовали все: художники, артисты, драматург. Если есть доступ в салон или бордель, мы шли туда. Либо приходили в фонд и разговаривали с секс-работницами там. После того как собрали материал, мы придумывали сюжет. Мила работала над сценарием, создавала героев на основе прототипов.
Затем сборка спектакля и выпуск. Когда были готовы сцены, эскизы костюмов, артисты понаблюдали за секс-работницами, мы это всё соединяли. Мы всё с командой делали вместе, и нам очень помогала Ирина Маслова, которая нас по любому вопросу консультировала. В целом разработка спектакля заняла полтора года. Мы хотели очень глубоко погрузиться в тему, а не поверхностно её зацепить.
Вы называете постановку «сказкой». Что в ней сказочного?
Варвара: Мы все живём в иллюзиях. Мы их себе придумываем, чтобы защититься от реальности. Например, я думаю: «Ну вот я сейчас не посплю, зато сдам госэкзамен и буду суперрежиссёром. Ну ничего страшного, что я не сплю уже два месяца толком, сейчас чуть-чуть потерплю, и всё будет классно». И у секс-работниц тоже есть какие-то цели, ради которых они «чуть-чуть потерпят». Вот в этом, собственно, и есть сказочность.
Мила: Ещё когда мы начали работать над проектом, мы поняли, что история будет полна разнообразного жесткача. А жесткач, высказанный напрямую, на людей не действует. Не хотелось говорить прямо: «У нас в стране есть секс-работницы, знаете, что с ними делают?» Мы не занимаемся социальной работой или журналистикой, нам важно не рассказать факты, а передать ощущения. Мы хотели донести посыл деликатным, мягким образом, который при этом проникнет глубже в сознание.
Мы взяли в работу древнерусские тексты. «Домострой» я прочитала аж трижды. В древних текстах к женщине часто относились унизительно, поэтому наша форма и от этого отчасти тоже родилась.
Что было самым сложным в работе с такой щепетильной темой?
Варвара: Психологические ощущения. Когда ты в это погружаешься, когда у тебя пропадают иллюзии, ты сталкиваешься с неприкрытой жестью. Причём очень сложно не обвинять никого.
Первое время волосы дыбом встают от историй и хочется схватиться за вилы.
Мила: Изначально с секс-работницами общалась только Варя. И я помню, у меня был шок, когда я послушала первые записи интервью с одной героиней… Руки слабели во время прослушивания, мне стало прямо плохо.
А что шокировало в словах секс-работницы?
Мила: Мы не имеем права разглашать, чем конкретно она занимается на работе. Но она рассказывала подробности вроде того, какого типа клиенты к ней приходят или что с ней делают. И она говорила самые ужасные вещи. Там жесть такая, которую могли бы с наслаждением размусолить в извращённом фильме. И она об этом рассказывает как об обычной жизни, к которой все привыкли.
Как вообще проходил разговор с секс-работницами?
Мила: Мы много спрашивали про детство, про юношество, про семью. Пытались корешки найти и понять, как формировалась личность. Ещё я спрашивала у всех, как они пришли к работе, почему они стали этим заниматься. Интересовалась подробностями биографии.
Варвара: Меня очень интересовало, как они воспринимают свою деятельность. Мы со стороны можем предположить, что наверняка у них в детстве было какое-то травмирующее событие или нищета, когда ни им, ни родителям было нечего есть. А девчонки, чтобы защититься от всех травм, стараются придать этому какую-то форму организованной деятельности. Они просто говорят: «Это моя работа. Она приносит мне деньги, на которые я обеспечиваю семью».
Кадр со спектакля «В некотором царстве»
Самое страшное: они получают одобрение. То есть девушка секс-работница, а ей за это говорит «спасибо» мама, бабушка, ребёнок, брат, потому что она их содержит. И у меня волосы дыбом от этого встают. Секс-работницы — суперволевые люди, которые вывозят на себе вообще всё, и некоторые из них ещё умудряются не сдаться.
Мила: Ещё интересно было наблюдать, как героини раскрываются. Они поначалу защищаются: «А что? Я тут 100–300 тысяч зарабатываю, а вы на себя посмотрите. Вы работаете забесплатно или тысяч 50 зарабатываете, а я тут 300 делаю». Вот такого было много. Но постепенно они к тебе привыкают, ты приходишь к ним второй, третий, четвёртый раз, и они уже по-другому говорят. Одна из них призналась: «Знаете, если бы я могла 100 тысяч получать будучи официанткой, я бы здесь не работала». Или раскрываются новые причины. «Нас отец в 90-х бросил, жрать нечего, и я торговала семечками на базаре. А потом меня условный дядя Паша изнасиловал, я забеременела, родила ребёнка, а его кормить надо».
Не у всех были такие жестокие истории, конечно. Кого-то муж бросил с двумя детьми в 90-х, и надо за образование платить. И секс-работа — единственный способ быстро получить большие деньги. Не у всех катастрофические ситуации, но у всех обстоятельства, которые вынуждают. А тут действительно такие деньги, которые нельзя получить, работая официанткой или продавщицей.
Как соблюсти грань в разговоре и не задеть чувства секс-работниц?
Варвара: Их чувства невозможно задеть. Если ты скажешь: «Ой, я так боюсь задеть ваши чувства», — ответ будет примерно такой: «А с чего ты вообще решила, что ты заденешь мои чувства?»
Мила: Мне первое время казалось, что я иду по минному полю. Вот сейчас я что-то скажу, и они странно отреагируют. Но на самом деле, если им не нравился вопрос, они отвечали: «А я не хочу и не буду на эту тему говорить, давай другой вопрос». Но думаю, ещё играет роль, что мы пришли к ним без осуждения и презрения, поэтому как-то и не получилось бы у нас их задеть.
Варвара: Если бы пришли с презрением, мы бы быстро ушли. Им несложно нас послать.
Вы говорите «секс-работница». Есть мнение, что термин некорректный, потому что проституция — не работа, а женщин этичнее называть «проституированные женщины» или «женщины, вовлечённые в проституцию». Что вы думаете по этому поводу?
Мила: У меня двойственная позиция по этому вопросу. Я когда-то училась на психфаке, и вот многие психологи считают, что шведская модель — лучшая. То есть, чтобы решить в стране вопрос с проституцией, штрафуют мужчин, которые обращаются за услугами. Спрос падает, падает предложение, а женщинам оказывают психологическую помощь.
Я тоже так считала. Что проституция — это не работа и что правильнее говорить «женщина, вовлечённая в проституцию». А потом мы пришли на консультацию к Ире Масловой, и она сказала, что всё не так, как мы думаем. Например, некоторые, несмотря на оказываемую помощь, не хотят уходить. Им тут удобнее, и они сами считают это работой. Поэтому Ира придерживается мнения, что лучшая модель — австралийская. В ней секс-работа легализована, у девушек есть трудовые книжки, и они защищены законодательством.
Мне до сих пор трудно назвать их деятельность работой, и вряд ли бы женщины пошли на неё, если бы был другой вариант. Но они сами считают себя секс-работницами, поэтому я придерживаюсь этого термина.
Варвара: В словосочетании «женщина, вовлечённая в проституцию» есть уже определённые смыслы. «Вовлечённая» значит, что кто-то её вовлёк. А это не всегда так происходит. Секс-работница — более нейтральный термин. Чтобы понять, как помочь страдающим людям, давайте поместим их в нейтральный контекст и подумаем, как с этим разобраться.
Мила: «Проституция» — слово, которое очень много негативных коннотаций вызывает. Причём они относятся совершенно не к мужчинам, которые обращаются к женщинам, а к самим женщинам. А «вовлечённая» — её как будто силой туда вовлекли. Но некоторые сами приходят. Другой вопрос — почему они приходят? Какие обстоятельства этому способствовали? Что с этим делать? Как помогать?
Секс-работницы приходили на спектакль?
Варвара: Четыре приходили.
Мила: С одной из них я разговаривала. Она десять лет была администратором в борделе, но уже одиннадцать лет работает в другой сфере. После спектакля она подошла ко мне и сказала, что в восторге. Что всё показанное очень узнаваемо.
Кадр со спектакля «В некотором царстве»
Варвара: Мы очень переживали, потому что в самом спектакле не показывали их святыми. Но девушки говорили, что на них он даже психотерапевтически подействовал. Мне кажется, им приятно, что на них обратили внимание и что всерьёз заинтересовались их жизнью.
Мила: Это было заметно и во время интервью. Им было очень важно — как и всем людям, — чтобы на них обратили внимание. У всех страшный дефицит внимания настоящего, искреннего. А у нас оно и было искренним. Мы же не просто пришли выжать из них информацию и уйти.
«Сказка ложь, да в ней намёк». Какой намёк в вашей сказке?
Мила: Мне кажется, у нас намёк такой: ребятушки, давайте глазоньки откроем. Просто внимательно посмотрим, ничего делать не надо. Может, у нас что-то зашевелится внутри, а может, и нет. Но давайте взглянем одним глазком.
Варвара: Мне кажется, там нет намёков. Всё достаточно очевидно: ребята, хватит жить в сказке, хватит прикрывать очевидные вещи, откройте глаза. Ну и ещё: не трогай и не осуждай тех, кто слабее тебя.
