«Ночью в тайге мы потеряли человека»: история девушки, которая полгода работала на турбазе за полярным кругом

Лес, медведи, Белое море и северное сияние — когда не живёшь за полярным кругом постоянно, это кажется красивой экзотикой. Но для многих это реальность, например для нашей героини Тани, которая уехала из Москвы в Заполярье и полгода там работала.

«Собираться пришлось буквально за пару недель»

Я провела на турбазе за полярным кругом несколько месяцев — с августа 2023 года и по январь 2024-го. Перед поездкой оканчивала колледж — училась там на химика. Уже тогда поняла, что связывать с этим жизнь я не буду, и в какой-то момент решила поступить во ВШЭ на психфак — но перед этим как следует разгрузить голову и поменять обстановку. Тем более написание диплома очень меня вымотало: какое-то время я не просто не могла существовать в ритме большого города — я не могла выйти из дома от усталости, постоянно тревожилась и не знала, куда себя деть.

Внезапно подруга, которая несколько раз ездила вожатой в лагерь на территории турбазы, сказала мне, что на ней ищут администраторов. Ради интереса я сходила на собеседование — и меня взяли. Решила поехать: хотелось нового опыта, ну и Белое море с северным сиянием, конечно, подкупили!

Собираться пришлось буквально за пару недель. Я не знала ничего о погодных условиях, так что в спешке покупала кучу вещей: резиновые сапоги, снегоходы, термобельё. В итоге большая часть из них пригодилась, но морозы проблемой не стали: я очень холодолюбивая, поэтому в минус 35, пока другие ребята из команды надевали поверх пуховиков полярные куртки, в лучшем случае поддевала толстовку под свой пуховик, рассчитанный на минус 15.

«В 19 лет я отвечала за маленький город, отрезанный от цивилизации»

Турбаза находится в Мурманской области, недалеко от Кандалакши. От Москвы туда ехать примерно 28 часов на поезде — а потом на трансфере (машине или автобусе от турбазы) или на собственной машине ещё полтора часа. 

Из относительно близких сооружений рядом деревня, беломорская биологическая станция МГУ, «Сфера» — пространство для встреч и лекций учёных. 

На турбазу приезжали и взрослые, и дети — и почти все ради природы и Белого моря. Для детей на территории турбазы был лагерь с вожатыми, отрядами и другими типичными активностями. Взрослые либо сопровождали в лагере детей, либо ездили в одиночку: занимались дайвингом и ходили на лекции в «Сферу». И конечно, абсолютно все ездили на экскурсии на острова, катались на снегоходах, лыжах, оленях и смотрели на северное сияние — даже те, кто бывал на турбазе уже не первый год. Я их понимаю: много природы из Заполярья не бывает. 

Сезон длился с мая по август. Ещё часть смен выпадает на октябрь и на Новый год — проводится очень масштабное празднование с хороводами вокруг костра. Любители дайвинга обычно приезжают в феврале: в этом месяце в море самая чистая вода — как раз для любителей нырнуть поглубже. Но между сменами за турбазой нужно было следить: убираться, готовиться к смене, проводить ревизию, что-то ремонтировать. Поэтому я оставалась в лагере даже в «несезон».

Сама турбаза — это несколько деревянных домиков между лесом и Белым морем. Какие-то из них жилые, с комнатами для постояльцев и персонала. Есть специальный домик с душевыми (в жилых помещениях их не было), баня, столовая, студия для детского творчества. Много рабочих помещений: прачечная, кухня, склады. Есть причал — оттуда ходят экскурсии на острова Белого моря. Есть питомник для собак и своё оленеводство. 

Фактически это целый город, отрезанный от цивилизации. И вся его работа была под моей ответственностью: в свои 19 я контролировала документацию, пожарную безопасность, качество уборки, заселение гостей, трансферы до вокзала — и ещё тысячи мелочей. 

Даже с едой нужно было многое продумывать: её привозили раз в неделю на специальном фургоне или на собственных машинах сотрудников, многое хранили на складах на случай, если дорогу заметёт и будут проблемы с поставками, — впрочем, пока я работала, такого не было. Закупки делались в относительно крупных населённых пунктах примерно в двух часах езды от турбазы — Чупе и Кандалакше. Там же заказывали мясо для собак, корм для оленей и вещички с «Вайлдберриз» — как же без них?

Вначале оказалось, что нужно полностью менять стиль работы всего лагеря — от реорганизации папок на компьютере до перестройки некоторых домов. В лагере не было специальных людей, которые могли бы этим заняться, зато был запрос на какую-то нездоровую многофункциональность. Отсутствовало чёткое распределение задач. Например, между сменами мы строили новые дома, и один и тот же человек из команды техников мог делать проводку и стены, проводить водоснабжение да ещё и класть крышу. Я, совершенно не разбираясь в ремонте, должна была выбирать душевые и технику. Как-то справилась!

«Администратор за полярным кругом — не то же, что администратор в Москве»

Турбаза — в лесу, и до «цивилизации» ехать два часа. Вокруг волки, лисы, медведи — я как-то встретила медвежонка, отойдя совсем немного от турбазы. Не помню, когда ещё так быстро бегала.

Но вообще проблемы были и похлеще. Например, один раз мы потеряли постояльцев прямо перед выездом — в метель, ночью, посреди леса.

Вышло так: одна девушка ехала через тайгу от причала до вокзала. Обычно мы предоставляли постояльцам трансфер, но она отказалась и поехала своим ходом, на машине. И вот я сплю — и примерно в два часа ночи мне звонят. Я подрываюсь, спрашиваю, что случилось, — оказалось, у той девушки заглохла машина. Ещё у неё садился телефон, и она опаздывала на поезд. Пришлось звонить директору в Москву. Он сразу включился, сам начал кому-то звонить, чтобы девушку забрали, — этот кто-то сначала вроде бы поехал её спасать, но через какое-то время позвонил и сказал, что не может, потому что дорогу завалило снегом. Потом эта девушка перестала отвечать на телефон. Было очень страшно.

В итоге всё решилось хорошо: спустя полтора часа девушка позвонила с другого телефона и сказала, что её забрали попутчики. Это были буквально полтора часа ада — я не понимала, что с человеком, даже жив ли он.

Форс-мажоры случались даже при том, что мы очень много делали для безопасности. Например, у нас был специальный лист записи: если идёшь куда-то за территорию базы без экскурсии, нужно записать туда время ухода и возвращения — тебе выдадут сигнальную ракету, фаер и проведут инструктаж, как вести себя, например, при встрече с медведем. Когда человек не приходил вовремя, мы вызванивали его и узнавали, где он, — а если ответа не было, искали.

Ещё в какой-то момент начались серьёзные проблемы с пожарной безопасностью. Из-за того что дома на турбазе деревянные, у нас были очень чувствительные датчики. В какой-то момент они начали срабатывать постоянно. Если ты администратор, то, как только слышишь сирену, надо бегом искать источник возгорания — а параллельно звонить всем пожарным службам: две в Кандалакше, одна в Чупе и одна в Петрозаводске. При этом сначала ты звонишь, чтобы предупредить, что возгорание возможно, а потом — чтобы это подтвердить или опровергнуть.

В течение двух недель каждый день выла сирена — и я бежала. Я понимала, что, скорее всего, ничего нет, — но всё равно думала, что в любой момент может начаться пожар. Кажется, после этого у меня начался писк в ушах.

Самое ужасное, что, если бы действительно начался пожар, у нас было бы десять минут, чтобы эвакуировать всю турбазу: между деревянными домами очень быстро перебрасывается огонь. И десять — это в лучшем случае. Я знаю, что на территории деревни недалеко от лагеря горел дом — некоторые ребята из нашего лагеря его тушили. Этот дом сгорел за три минуты — а за пять началась особо опасная ситуация, которая могла привести к тому, что сгорит половина леса, весь лагерь и вся деревня. Но, слава богу, все выжили.

«Люди на Севере — с сердцами детей»  

Главной проблемой стала даже не безопасность, а отношения между людьми: простой человеческой доброты там не ждали ни со стороны руководства, ни со стороны сотрудников. К критике и вовсе не привыкли — сначала мне казалось, что коллеги обижались на любое замечание. Отвечали: «Вы что, думаете, что мы плохо работаем?» Москвичи, конечно, в этом плане более толстокожие. 

Но на Севере люди — с сердцами детей. За суровостью они прячут безумно ранимый характер — и меня поразило, насколько они раскрылись.

Когда я приехала, я, кажется, была единственным администратором, который искренне благодарил коллег за работу, хвалил их и думал о том, что им нужно. Один раз на турбазе сломался генератор электричества — пока ждали мастера из Кандалакши, я повесила фонарики на кухню, в прачечную и в другие рабочие помещения. И все такие: «Ты что, принесла нам фонарики?!» Оказалось, раньше в таких случаях их давали только постояльцам — а персонал работал в лучшем случае со светом от телефонов даже в полярную ночь. Мне кажется, это как-то даже бесчеловечно. 

Именно человеческого отношения в нашей команде и не хватало. Как только оно появилось, ребята сами стали спрашивать мнение и предлагать свои идеи — уже в конце моей жизни в Заполярье многие говорили, что стало наконец-то приятно работать, потому что их заботу о клиентах заметили. В итоге я близко подружилась с очень многими: с работницами кухни, горничными, моряками, техниками. До сих пор иногда отправляю им самодельные открытки — это наша традиция.

Кстати, среди постояльцев тоже удалось со многими пообщаться. Меня до сих пор поражает, что туда приезжают практически со всех уголков Земли: из Китая, из Америки, из Мексики. В основном, конечно, россияне. Было много гостей, которые ездили много лет. Все они говорили, что турбаза — место силы.

Для меня это тоже так. Ты уезжаешь от города, где постоянно шум, гам, очень много людей — и оказываешься там, где нет ничего. Ты в лесу. Выходишь из леса — а там море. Море и острова. И всё.

«Два ведра голубики и бегущее северное сияние»

Первое время мне казалось, что я живу в сказке. Летом ходила в одиночку по лесу и собирала морошку, чернику, землянику, голубику — один раз получилось два ведра, и мы ели всей турбазой. 

Помню свои впечатления, когда я уехала на Касьян на экскурсию. До этого посмотреть острова несколько месяцев не получалось: экскурсии почти всегда выпадали на мои смены, и нужно было отвечать за работу базы. И вдруг меня отпустили: мой сменщик сам вызвался, видя моё желание. 

И как же это было красиво: залив, бескрайнее небо, вечнозелёный лес… Мы переплыли Белое море, посмотрели, как оно замерзает у берегов, полазали по скалам и увидели белого зайца. Экскурсию вели биологи из МГУ — было очень интересно.

Северное сияние увидела спустя примерно два месяца после переезда за полярный круг.

Это была почти ночь, а я заработалась допоздна — все давно ушли спать. Выхожу из домика, и у меня захватывает дух: всё небо расчерчено зелёным. Это зелёное куда-то бежало, дышало, двигалось — словами не передать.

Вообще, сияние на Севере где-то с августа по январь — явление частое. Свечение есть почти всегда, но оно бывает разной интенсивности: она измеряется в индексе от одного до пяти, где пять — самое яркое и редкое. Видела его всего несколько раз. Например, на Рождество ко мне приехала подруга, мы пошли гулять по замёрзшему морю — поставили посреди льдов два стула и стали смотреть на звёзды. Подруга говорит, что очень хочет увидеть сияние, а я отвечаю, что вряд ли: в тот день индекс был примерно «единичка» — и тут оно начинает сиять. Это было настоящее чудо.

Кстати, коренные жители долго развлекали меня байкой, что, если посвистеть на Северное сияние, оно исчезнет. Признаюсь честно: пробовала. Не получилось. 

«В планах — поехать в Антарктиду штатным психологом» 

Уже говорила, что перед переездом за Полярный круг я испытывала проблемы с тревожностью и апатией. Казалось бы, смена обстановки должна была их решить — но не тут-то было: корни проблем оказались не в месте, а в тревожно-депрессивном расстройстве, которое мне поставили по возвращении в Москву. Вернулась я после увольнения по собственному желанию: лучше мне не становилось, а ответственность начинала давить.

Сейчас я наблюдаюсь у психотерапевта и принимаю необходимые препараты — вроде как стало получше. Но в Заполярье часто плакала после смен, иногда от усталости, иногда — потому что думала, что не справляюсь. При этом в выходные я параллельно готовилась к ЕГЭ, что само по себе дело нервное. 

Вообще, после жизни в Заполярье я поняла, что выживу в любом случае. Вернувшись домой, купила себе открыточку, на которой было написано: «Главное, найди цель, а ресурсы найдутся сами». Эта фраза максимально про жизнь за полярным кругом: что бы там ни происходило, это можно было решить — и я решала. Осознание, на что я была там способна, и теперь держит на плаву.

Совершенно не жалею, что съездила: это была идеальная проверка на прочность. Во многих ситуациях я удивила сама себя — и многое о себе поняла как о человеке. Например, что, вооружившись гайдом на ютьюбе, я способна сделать абсолютно всё — и при этом, что, как бы ты ни старался, контролировать всё нельзя и поэтому не стоит винить себя во всех бедах мира.

Сейчас я продолжаю готовиться к ЕГЭ и всё ещё собираюсь поступать в Вышку на психолога. В планах — как-нибудь съездить в Антарктиду в качестве штатного психолога для полярников и пожить там: поняла, что просто путешествовать мне не так интересно, как узнавать место изнутри. Может быть, как-нибудь вернусь на турбазу, но точно не админом — в его случае «внутряка» всё-таки слишком много. Лучше, например, вожатой в местный лагерь: так ты делаешь только свою работу и тебе не приходится уметь всё, чтобы турбаза функционировала.