Литературный опен-колл «Мама в огне» исследует тему материнства: трудности, радости, страхи и победы мам. Из множества заявок мы выбрали 11 историй-победительниц. Перед вами одна из них.
— Маленькая она такая… А ты могла сама родить!
Эти слова моей врачини, сказанные куда-то мне в разрезанный живот, я вспоминаю со злостью до сих пор. Я лежала на операционном столе, распятая какими-то капельницами, плохо соображающая, но счастливая. Кесарево делали дольше обычного, потому что решили заодно удалить ещё и полип с матки, но всё шло по плану.
Лариса Ивановна сказала это «могла сама родить» так буднично и холодно, а ведь я два месяца билась за то, чтобы не идти на плановую операцию, потому что очень хотела, чтобы роды хотя бы начались сами. Но здесь и сейчас, с разрезанным животом, это что — не я? Не сама? А кто тут тогда за меня?
Моя беременность протекала прекрасно, никаких отклонений, сохранений, гестационного диабета и прочих прелестей не было. Прекрасно — это бессонница, тошнота, изжога, диарея, отёки, недержание, плюс двадцать килограммов, сильные боли в тазу и ногах, предобморочные состояния и невозможность спать в нормальной позе.
Ну ладно, бог с ним, главное, что с ребёнком всё хорошо. Только он до последнего лежал попой к выходу, поэтому мне поставили «тазовое предлежание» и начали капать на мозги. Я отказывалась от плановой госпитализации, но меня пугали всевозможными осложнениями, говорили, что плод уже очень большой, и лучше «не ждать, а доставать».
И я согласилась. Потому что устала быть беременной, потому что раз ребёнок там уже большой, значит, действительно не нужно тянуть. Я доверяла мнению врача, а сердце моё просило всех послать и подождать. Но кому есть дело до материнского сердца, когда есть статистика роддома и уже стукнуло сорок недель?
В больницу я приехала с твёрдым намерением всё равно ждать, когда ребёнок засобирается наружу. А там будь как будет. Я читала книги, я прошла курс по родам, я хотела прожить этот опыт. Я не учла, что ребёнок и роддом плевать хотели на мои желания.
С заведующей дородовым отделением я поругалась сразу же. Потому что наше знакомство началось с сильной боли от её «осмотра». Я сразу поняла, что она пытается проколоть мне околоплодный пузырь.
— Вы что делаете?!
— Да головкой у тебя малыш лежит, головкой, вот, нащупала.
— Вы пытаетесь проколоть пузырь, зачем?
— Ты самая умная у нас?
Осмотр закончился, пузырь остался целым. Почему почти никто в роддомах не хочет, чтобы всё шло естественным образом? Нужно обязательно прокалывать пузыри, кесарить в ровно в ПДР, стимулировать роды окситоцином. Статистика. График.
Я не согласилась на стимуляции, но через пять дней в душном и сварливом дородовом отделении всё-таки пошла на кесарево. Еле как протащила в отделение мужа, которого при всех разрешающих справках не хотели пускать. Протащила, потому что мне было очень важно, чтобы он положил нашего ребёнка себе на грудь, пока меня зашивают. А ему было очень важно присутствовать при появлении малыша на свет.
Почему я должна ругаться с медперсоналом и на каждом шагу отстаивать свои права, а не прислушиваться к себе и проживать таинство момента?
Ну ладно, бог с ним, пошли вы к чёрту, главное, что вот сейчас появится на свет мой ребёнок! Вот он, долгожданный момент!
Да, это всё-таки девочка! А ведь она так и не повернулась нужными частями тела к зрителям на УЗИ. Но я знала, что внутри девочка, я ещё в детстве себе её загадала.
— Как назвать хотите?
— Ниной.
— Какое хорошее имя, редко так называют.
Лариса Ивановна всю операцию вела со мной как бы непринуждённую беседу. Я даже шутила и смеялась в процессе, такая уж моя основная защитная реакция на стресс. А потом Нину достали, и выяснилось, что она совсем не большая и я могла спокойно ждать начала родов. И возможно, родить через родовые пути, а не через кесарево.
Но я же просила! Я же хотела подождать!
Ну ладно, бог с ним, главное, что девочка уже закричала, уже ясно, что с ней всё хорошо.
А затем Нину не положили на грудь моему мужу, а крепко запеленали, хотя я с врачиней проговаривала несколько раз, что мне очень важен контакт ребёнка «кожа к коже» в первые мгновения после рождения. Пусть не со мной, но с отцом.
Но видимо, и это было не положено по регламенту.
Ну ладно, бог с ним, пошли вы к чёрту, главное, что дочь теперь с нами.
Потом мне ещё придётся наорать на медсестру, которая всю нашу вторую ночь без сна будет пугать меня отсутствием в груди молока, настаивать на докорме смесью, стоять надо мной и трясти весами.
— Отойдите от меня, у меня есть молозиво, я не буду ничем докармливать.
— У вас недобор, деточка, вы понимаете, что ваш ребёнок голодает?!
— Выйдите из палаты, дайте мне поспать, пока ребёнок спит.
А если бы я не смогла ругаться? Если бы я не прочитала о том, как наладить грудное вскармливание? Если бы у меня не хватило сил остаться при своём и слушать себя? Как бы тогда прошли мои роды и первые дни с Ниной?
Многие знакомые, выслушав мой рассказ, спрашивали, что меня не устраивает, ведь ребёнок здоров и со мной тоже всё в порядке. И, мол, ну и ладно, бог с ними, пошли они к чёрту.
Я два года не могла это всё рассказывать. И три года — до сегодня — не могла об этом связно написать. Меня душила горечь. Как объяснить эту боль от несправедливости? Ярость оттого, что мне не дали подождать, забрали контроль, подогнали мой индивидуальный процесс под свою пресловутую статистику роддома, не прислушивались ко мне. Неужели не я главное действующее лицо в этом процессе?
Нет, не ладно. Нет, не бог с ним. Нет, не ходите к чёрту. Останьтесь и послушайте. Мать — вот кто должен принимать решения. Мать — вот чьи желания нужно учитывать. Мать — вот о ком нужно заботиться перед появлением младенца. Мать — вот кого нужно защищать, пока она находится в самом уязвимом положении.
Нет, я не обнаглела. Я родила ребёнка. Сама. Я — мать.
май, 2025 год
Александра Аксентьева, 34 года
дочь Нина, 3 года
