Что такое женская проза и какие книги прочесть, если вам это интересно

Поговорили с филологом Марией Нырковой о тенденциях в современном литературном процессе и о её дебютном романе «Залив Терпения», недавно вышедшем в издательстве «NoAge Поляндрия».

Как бы вы расшифровали термин «женская проза»? Это исключительно тексты, написанные авторами-женщинами? Или же тексты, поднимающие определённые темы? И главное, что это за книги? Можете привести несколько ярких примеров? 

Мне видится логичным относить к понятию «женская проза» всю прозу, написанную женщинами вообще. Рассказы, романы, эссе женского авторства независимо от тематики и проблематики. Есть ещё фемписьмо, оно шире распространяется жанрово, может работать на стыке жанров, но к нему скорее относятся тексты, написанные женщинами о женщинах и для женщин.

Я думаю, что женская проза может быть очень разной, но важный критерий — попытка осмыслить женский опыт. Хотя совсем не обязательно сосредотачиваться только на нём. Например, «Протагонист» Аси Володиной — женская проза, хотя в центре повествования история самоубийства студента, а не студентки. Тем не менее женского опыта там предостаточно: мать погибшего, его одногруппница, секретарь декана. Думаю, существует очень мало книг, написанных женщинами, в которых нет речи о женщинах же. Немного отдельным пластом идёт литература для детей и подростков, однако и там мы встречаем множество персонажей-девочек со своими проблемами и опытом взросления.

Возвращаясь к современной женской прозе. Возьмём Салли Руни. «Нормальные люди» — это роман об отношениях, там есть главная героиня и главный герой, в сюжете они равноправны. То есть Марианна — самостоятельная героиня, у неё свой путь, который она проходит. Отношения — лишь часть пути, помогающая сюжету держаться. Марианна переживает насилие в семье, травлю в школе, абьюзивные сексуальные отношения. Всё это никак не связано с её общением с Коннеллом, с которым они на протяжении многих лет пытаются выстроить общение. У Коннела своя история, свой бэкграунд, свои травмы.

Ещё из авторов прекрасной женской прозы назову Женю Некрасову, Оксану Васякину, Аллу Горбунову, Екатерину Манойло, Анну Старобинец. Эти женщины буквально создают современную литературу, и у неё женское лицо.

А есть ли такое понятие, как «мужская проза»?

Понятие «мужская проза» пока не считается устоявшимся и, полагаю, не устоится, пока не закончится патриархат. Потому что канонически любая проза — мужская, как и практически вся деятельность в мире.

Ещё лет десять назад словосочетание «женская проза» несло в себе сугубо негативную окраску. Этим термином маркировали дешёвую, бульварную, развлекательную литературу — в общем, не серьёзную, не интеллектуальную, без претензий на величие. Бытовало (а в чьей-то реальности, как в рассказе Сорокина «Золотое XXX», бытует до сих пор) мнение, что женщина не может написать ничего великого. Если же у женщины получился хороший роман, с него тут же снималось «обзывательство». Мол, это вдруг перестало быть «женской прозой» и стало прозой обыкновенной.

Сейчас мы, женщины, отвоёвываем себе право называть «женской прозой» любые тексты, которые пишем. И негативная коннотация постепенно стирается.

Когда появилось женское письмо и как оно менялось с течением времени?

Это вопрос с заходом на диссертацию. Женское письмо всегда существовало, другое дело, что оно не всегда было доступным для публики. Мы знаем о Сапфо, о Марии Французской, о Маргарите Наваррской, о Хуане Инес де ла Крус, которая стояла у истоков литератур Латинской Америки. Они писали, и их читали. Но так везло не всем. 

Женщина начинает говорить, а затем и писать относительно свободно только тогда, когда первые плоды даёт массовая борьба женщин за свои права. Это конец девятнадцатого, начало двадцатого века. Например, Жорж Санд пишет в середине 19-го века и тоже осмысляет женский опыт в романе «Консуэло», но под мужским псевдонимом. Луиза Мэй Олкотт тоже проходит через этап публикаций под мужским именем. 

Все изменения происходят очень постепенно и в каждой стране по-своему. Если в России уже в конце 19-го века девушка может посещать курсы, то в Англии и США — нет. А как пишет Вирджиния Вульф в эссе «Своя комната» (этот текст — очень важная веха для женского письма и феминизма вообще), в 1928 году в Англии женщине всё ещё запрещено посещать университеты и библиотеки, предназначенные для мужчин. Но нужно отметить, что женские колледжи на тот момент уже существуют. 

История обретения голоса женщиной в Советском Союзе — это совсем отдельная и сложная тема. С одной стороны, у женщины есть право публиковаться, но есть куча факторов, которые ограничивают право на высказывание вообще, мощнейшая цензура. Тем не менее сейчас мы оглядываемся на тех потрясающих героических писательниц и поэтесс, которые работали в стол или через самиздат. История о том, как Ахматова написала и сохранила «Реквием», например. Лидия Гинзбург, Ольга Берггольц, Белла Ахмадулина, Елена Шварц, Ольга Седакова — всех их мы сейчас читаем, у них учимся. 

За последние двадцать лет самой важной вехой для русскоязычной литературы, как мне кажется, становится появление автофикшена . Он рождается благодаря переводам текстов с английского и французского, где автофикшен родился раньше. Это тот тип текстов, который сейчас активно развивается именно женщинами: у них появились слова и способы осмыслить себя, множество своих ролей, свои травмы. Это прорыв и новое дыхание. 

А сильно ли зарубежные авторы влияют на творчество начинающих российских авторок? Нет ли, грубо говоря, подражательниц Анни Эрно, Сьюзен Зонтаг или Клариси Лиспектор?

Я пока что не вижу, чтобы влияние переводных книг было сильнее, чем влияние русскоязычных. Практически все книги в жанре автофикшен отправной точкой так или иначе берут Оксану Васякину с её трилогией . Но я полагаю, что очень скоро автофикшен начнёт меняться и приобретать новые черты. Тогда, возможно, зарубежная проза получит больше внимания. 

А что ещё, по-вашему, объединяет романы современных авторок?

Интерес к себе, попытка понять, откуда рождаются стыд и грусть, попытки осмыслить влияние семьи, попытки преодолеть страх говорить о травме.

Какие жанры, на ваш взгляд, в нашей стране сейчас особенно востребованы?

Я не могу говорить за страну. Но я вижу, что лучше всего продаётся нон-фикшен, а интерес к художественным текстам лежит в поле фантастики. Это естественно: люди используют книги, чтобы решить конкретные проблемы или совсем отвлечься. Но мне нравится, что такие книги, как «К себе нежно» Ольги Примаченко или «Неудобное прошлое» Николая Эппле висят в топах продаж. Это симптоматично, и это утешает. Люди пытаются иначе относиться к себе, пытаются осмыслить реальность с помощью прошлого. 

Ещё одна важная тема — фемписьмо и фемпоэзия, которые также активно развиваются в нашей стране. О чём пишут феминистки сегодня: о гендерной проблематике, травмах, телесности? Можно ли выделить какие-то основные направления? 

Фемписьмо — о женщинах и для женщин. Сейчас, мне кажется, женская литература и фемписьмо медленно, но верно срастаются. Очень важна телесность, борьба с насилием в любых его формах, самоидентификация. Но тут большой вопрос, как нам выделить, что является фемписьмом, а что женской прозой. «Калечина-малечина» это и то и другое? Скорее да. Поэтому мне кажется более или менее актуальным для фемписьма всё то, что я сказала о женской прозе. Единственное, что в поэзии более свободно играют с формами, лексикой, и вообще в поэзии свободы больше, чем в прозе, так всегда.

Какую роль в жизни общества играет фемписьмо? Меняет ли что-то такая литература? Может ли она в будущем стать массовой?

А какую роль в жизни общества играет, не знаю, ежегодный выход романов Пелевина? Мне кажется, очень сложно сказать, какую роль в жизни общества играет текст вообще. Литература может принести какой-то катарсис, заставить посмотреть на ситуацию под другим углом и так далее, но всё это сугубо индивидуально. Ещё оно порождает дискуссию, и это тоже важно, и это, наверное, тот самый переход индивидуального в общее. Дискуссию сейчас, кстати, вообще мало что порождает, но именно по фемписьму пройтись многим нравится, и многие его защищают. Мы ведь все видим, что любой относительно публичный мужчина-писатель, прочитав что-то из фемписьма, находит силы и время, чтобы сказать очередную незаезженную гадость по поводу присутствия в тексте вагины, сцены мастурбации или рассуждения о женской доле. Но фемписьмо продолжает отстаивать свои права на высказывание. Эта борьба в литературном поле важна и прекрасна.

Если говорить о тенденциях в современной женской прозе за рубежом — в Европе, США, Азии, Латинской Америке, Африке, — как бы вы их описали?  

Женское письмо очень политическое. Если взять Варсан Шайр, Линь Ихань, Оксану Васякину, Анни Эрно или Маргерит Дюрас, например, мы увидим, что их всех объединяет попытка выписать женскую фигуру на фоне катастрофы в её уязвимости перед системой.

В конце августа вышел ваш дебютный роман «Залив Терпения». В нём вы описываете свою поездку на Сахалин и вместе с тем обращаетесь к истории собственной семьи. Это весьма поэтичный и оригинальный по форме текст. Как вы бы описали его жанровую специфику?

В «Заливе Терпения» три типа текста: автофикшен, художественная проза и поэзия. Местами я их перемешиваю. Но определяю текст как роман, потому что сейчас, мне кажется, роман стал больше техническим, издательским термином, если можно так сказать. Назвали романом — значит, это большой текст, в котором есть общий для всех кусочков сюжет. 

В «Заливе Терпения» вы поднимаете тему постпамяти, осмысления прошлого. Насколько она важна для вас как для автора? И почему, на ваш взгляд, к ней возник такой большой интерес у русскоязычных читателей? 

До недавнего времени я даже не знала, что такое постпамять. Поэтому нужно понимать, что, когда я писала текст, я не думала ни о какой постпамяти как о философской концепции. Я просто думала о том, что вот есть прошлое моей семьи, я о нём что-то знаю, это прошлое по-своему ужасно и прекрасно, это прошлое увлекает. Я хочу описать это прошлое и одновременно описать то, как я любуюсь этим прошлым из настоящего. 

Мне кажется, сейчас вот такая оглядка на прошлое столь актуальна, потому что наконец выросло, созрело поколение людей, которые не боятся говорить и не боятся спрашивать. Наши родители были заняты адаптацией к новой реальности, их родители пытались как-нибудь получше устроиться в послевоенном мире, а их родители выживали и ради этого прятали свою память. Последние десять лет молодые писатели навёрстывают упущенное, осмысливают неосмысленное. Почва для этого огромна, позади сто непрожитых лет. 

Вы учились в лаборатории письма у Оксаны Васякиной, при этом имеете довольно «классическое» образование — филфак МГУ. Как возникло желание связать свою судьбу именно с литературным творчеством? 

Одно ведь не противоречит другому. От классического всегда хочется сбежать к новому, необычному. Потом подустанешь от новизны, хочется обратно. Так, мне было до недавнего времени довольно комфортно существовать в балансе между академической деятельностью и творчеством, тем более что они часто друг другу помогают. А письмом я занималась всю жизнь, просто не находилось подходящих слов и форм. Сейчас вот нашлись. 

За рубежом во многих университетах преподают creative writing. Да и у нас в последние годы в этой сфере появилось много достойных институций и программ. Играет ли в плюс авторам подобный опыт? Или же ничто не может гарантировать, что авторская задумка в конечном счёте трансформируется в текст?

Поучиться проделывать с родным языком всякие штуки никогда не лишнее. Это действительно полезно, любая практика письма улучшает наши навыки. Но никакая школа за вас не напишет книжку, это всё равно работа, которую вы проводите в одиночестве, каждую секунду принимая решения: это событие случится с персонажем или нет? что он сейчас скажет? как он себя поведёт, что почувствует? какое слово использовать, с чем сравнить? 

Можете поделиться опытом и рассказать о своём дебютном романе? Как строилась работа над текстом? Сколько времени ушло на его написание? Легко ли было найти издательство?

Роман я писала девять месяцев. Сначала два месяца работала над автофикциональной частью. Засела за неё почти сразу, как вернулась с Сахалина прошлым летом. В поездке я за собой наблюдала, записывала чувства и впечатления, даже писала на диктофон разные рассуждения вслух, пока ходила по городу или сидела у моря. Обрабатывая всё это, я поняла, как много внутри невысказанного, как хочется писать о себе, писать сложно. Потом меня нашла Юля Петропавловская через питчинги у «Литагенты существуют» , куда я просто от нечего делать пришла показать свой маленький текст. Юля сказала, что будет круто это напечатать, но маловато знаков, нужно увеличивать. Тогда я очень долго, с октября до января, думала, что же делать, и придумала. Решила добавить историю семьи отдельными главами и чередовать с автофикшеном. Было сложно. Я чувствовала, что, если не напишу сейчас, возможно, не напишу уже никогда. Это был одновременно ужасно стрессовый и безумно эмоциональный период.

Какой совет вы бы дали тем, кто находится в самом начале своего творческого пути? Как не растерять запал, обрести мотивацию и поверить в собственные силы?

Мне кажется, единственное, что действительно круто и важно в письме, — то, как мы себя чувствуем наедине с текстом. Свой текст нужно научиться обожать как себя, когда мажешься кремом после душа. Нужно искать те темы, с которыми работать приятно, те образы, от которых голова кружится. Я в творчестве всё время ищу восторга — как в чтении, так и в письме. И этот восторг помогает не останавливаться. 

Можете поделиться рекомендациями книг, которые вы непременно советуете прочесть? 

Мне кажется, что нет таких книг, которые нужно было бы прочитать обязательно. Всё очень индивидуально. И не знаю, хорошо это или плохо, но воспитание перестало быть основной функцией литературы, так что долой обязаловку. Но скажу о любимых, как раз о тех, что вызывают восторг и радость. 

• «Быть здесь — уже чудо» Мари Дарьесек, книга об удивительной, смелой, свободной художнице Пауле Беккер. 
• «Птицы Америки» Лорри Мур — рассказы, от которых я плачу. Они как будто бы о том, что трагедия всегда заключена в самых простых, даже невидимых вещах. 
• «Небесные верблюжата» Елены Гуро, малоизвестной, но очень талантливой и тонко чувствующей поэтессы начала двадцатого века. 
•  «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн, я на ней выросла. «Весну», третью часть, перечитывала несколько раз, пока книжка не развалилась. 
• «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт. Вы сами всё знаете. 
• «Степь» Оксаны Васякиной — мой любимый роман у Оксаны, мне кажется, что он просто совершенство. 
• «Хорея» Марины Кочан — прекрасно написанный текст о смерти, болезни и материнстве.