«Хоррор позволяет безопасно бояться». Писательница Дарья Бобылёва о «страшной» литературе и героинях-трикстерах

25 июля в Букмейте выходит второй сезон аудиосериала «Магазин работает до наступления тьмы». Герой этой истории устраивается на работу  в странную антикварную лавку и сталкивается с мистическими силами. Обсудили с автором и «голосом» сериала Дарьей Бобылёвой проект, неиссякаемую любовь читателей к «страшной» литературе и стереотипы вокруг неё.

Как появилась идея истории «Магазин работает до наступления тьмы»? Знаю, вы работали в букинистическом магазине…

Да, я пять лет работала в такой странной сюрреалистической лавочке. Книги, особенно старые, естественно, притягивают «сумасшедших». Каких-то странных людей. У нас продавались не только книги, но и разные винтажные предметы. Иногда нам сложно было определить их назначение. И мы называли их просто «артефакты». А на вопросы покупателей, что это такое, отвечали: «Понятия не имеем, но смотрите, какая интересная штука».

Вокруг магазина постоянно закручивались всякие интересные истории. Когда я рассказывала их кому-то, начинала сомневаться, правда ли это было. Или я додумала? Поэтому завела специальный блокнот, где документировала каждый необычный диалог и каждого странного посетителя. А потом из этого вырос целый мистический мир. Я сама не ожидала, что так получится. Но рада результату.

«Магазин» создан в формате аудиосериала. Это не самая классическая форма подачи таких историй. Как появилась идея запустить проект?

Да, формат необычный. До этого в Букмейте в текстовом виде выходил мой роман «Наш двор». Однако с аудиоверсией у него как-то не задалось. Мы сделали одну серию, и она почему-то не «зашла» аудитории. 

Изначально «Магазин» тоже создавался как текст. Знаете, как в литературных журналах, где публиковали романы-фельетоны с продолжением. Потом я сама озвучила текст, к нему добавили звуковые спецэффекты и саундтрек. И получился настоящий сериал, только без видео. 

Я долгое время работала актрисой закадра, но никогда прежде не озвучивала книги. Пару раз наблюдала процесс со стороны и поняла, что это большой труд. Гораздо сложнее, чем наговорить реплики из сериала или фильма. Но в итоге это оказалось не так страшно.

Судя по отзывам, слушатели сериал очень любят. Как вы объясняете себе эту популярность?

Я бы не сказала, что сериал очень уж страшный! А популярность, вероятно, связана с популярностью аудиокниг как таковых. Знаю, что многие любят именно слушать текст. К тому же, думаю, у нас получилось сделать действительно классный аудиопродукт с музыкой и спецэффектами.

А в чём его уникальность?

Это, конечно, решать читателю и слушателю. Да и как-то нескромно говорить, в чём заключается уникальность твоей собственной книги. Мне кажется, он интересен тем, что это не просто какие-то приключения и поиски вещей со странной аурой, на которых во многом построен первый сезон. Он может быть интересен тем, что там в деталях раскрывается целый очень своеобразный мир. В чём он заключается и кто его населяет, говорить не буду. Потому что это будет один большой спойлер.

Вы уже задумывались о третьем сезоне?

Пока нет. Я поняла, что сконструировала вселенную, по которой можно писать ещё много-много томов. И многие авторы так делают. Мне это кажется в какой-то мере читерством. Ты придумал мир, разносил его, как удобные тапочки, и продолжаешь в нём клепать. Если я придумаю, как обыграть не раскрытые в первом и втором сезонах сюжеты, придумаю интересные истории и ходы, то почему бы и нет. Но пока думаю в эту сторону очень осторожно. 

Главный герой сериала Славик знакомится с загадочной Матильдой, которая тоже работает в магазине. Она напоминает каноничный для такой литературы архетип femme fatale и связана с потусторонними силами. В других ваших историях женщины тоже имеют выход на «иной мир». Это навевает ассоциации с образами ведьм и колдуний. Связано ли это как-то с желанием исследовать женскую силу?

На самом деле Матильда — не роковая женщина. Потому что femme fatale — героиня сексуальная, привлекательная. Она своими чарами манипулирует окружающими. А в Матильде нет никакой женственности. Она скорее трикстер . Персонаж, который нарушает правила и втягивает в игру. Как какой-нибудь Рейнеке Лис из средневекового фольклора. Кстати, как и Лис, Матильда тоже рыжая. Напоминает чертёнка из старого плутовского романа типа «Хромого беса». Появляется и скучающего в своей благополучной жизни героя втаскивает в приключения. И постепенно раскрывается как полноценный персонаж со своими устремлениями и чувствами.

Что касается связи с потусторонними силами… В культуре женщина вообще связана с ведовством. Она издревле стояла как бы  на границе миров. В первую очередь, потому что служила проводником для следующих поколений, рожала детей. «Доставала» их из «того» мира и производила в «этот».

Исследовать женскую силу — я себе такой задачи не ставила. Скорее хотела исследовать светский фольклор спиритов . Он стал популярным на рубеже XIX–XX веков. Все эти столоверчения, медиумы, книги о взаимодействии с духами и призраками. Книги обещали, что скоро мы научимся общаться с ними посредством электричества и звонить им по телефону. Словом, ещё чуть-чуть — и наладим контакт с загробным миром. Вокруг этого учения образовался большой фольклорный пласт. Он меня и вдохновил.

С чего началось ваше увлечение «сверхъестественной» литературой? Какие авторы вас вдохновляли?

Началось всё в далёком детстве. В середине 80–90-х был всплеск интереса к сверхъестественному. Выходили «Очень страшная газета», телепрограмма «НЛО: необъявленный визит». Печатались совершенно адские книжечки на газетной бумаге с рассказами про экстрасенсов и интервью с людьми, которые считали себя инопланетянами.

Меня это всё ужасно увлекло. Я начала читать очень рано и  в какой-то мере на этом выросла. А потом познакомилась с действительно хорошей мистикой и фантастикой. Я считаю, что вырастил меня, как добрый дедушка, Рэй Брэдбери. Его книги мне когда-то подарили во втором классе, и с тех пор я с ними не расставалась. Обожала Габриэля Гарсиа Маркеса. «Сто лет одиночества» — моя любимая книга с тринадцати лет. 

Я очень много читала. При этом фантастика была запретным плодом. Мои родители считали, что я должна читать серьёзную литературу, то есть реализм. А остальное — для развлечения. Поэтому я свою литературную карьеру построила от противного. Чтобы доказать, что фантастика и мистика тоже могут быть серьёзными. 

Хотя по большому счёту вся литература развлекательная. Даже если мы оттуда черпаем что-то важное, делаем философские выводы и пытаемся прожить другие жизни за грамотно и талантливо прописанных персонажей… Как говорится, всё, что не для выживания, то для развлечения. 

А по поводу других источников вдохновения… Мэри Шелли, Анна Радклиф , конечно, были! Но мне всегда было тесно в рамках одного жанра. Всегда хотелось соединить мистическое, фантастическое и реализм. И построить свой мир.

Как раз хотела спросить об этих стереотипах вокруг мистики и хоррора. Вам как человеку, который занимается ими профессионально, не обидно знать, что на них повесили ярлык литературы категории B?

Я привыкла к этому с детства. Как раз потому, что мне её не давали читать. Даже Рэя Бредбери во втором классе я себе буквально выклянчила. Но классиков фантастики вроде Брэдбери и Воннегута родители ещё относительно признавали. За хорошее поведение можно было получить их книги.

Отношусь к этому спокойно. Понимаю, что проблема не в «хорошей» и «плохой» литературе, а в том, что в головах людей по-прежнему существует стереотип.

Вас называют мастером «уютного кошмара». Таких «страшных» историй, которые происходят в очень узнаваемом сеттинге: в дачном посёлке, как в романе «Вьюрки», или в панельных домах. Почему вы выбираете именно такие локации?

Я считаю, что мистическая литература должна быть «заземлена». Вообще, любую литературу с фантастическими допущениями нужно укоренять в реалистических канонах. Чтобы читатель проникся и поверил: такое действительно может происходить. Поэтому я стараюсь брать сеттинги, которые мне хорошо известны. И выращиваю на них цветок фантастики. 

Раньше ужасы писались совсем в других декорациях. Старинные готические замки…

Это было очень давно. Мне нравится цитата основоположника жанра ghost story Монтегю Родса Джеймса. Он как-то написал, что у читателя должно создаться впечатление: призрак может находиться с ним в соседней комнате. И если это будет замок или заброшенный дом в американской глубинке, то такого ощущения не возникнет. Читатель воспримет это как сказку. А если перенести действие в узнаваемый дачный посёлок, панельный дом, в антикварную лавочку, современную Москву, это вызовет доверие. Тогда сюжет с фан-допущением перестанет быть сферической в вакууме сказкой вне времени и пространства.

В то же время «страшная» литература никогда не теряла своей популярности. Как вы думаете, с чем это связано?

Мистика и хоррор пытаются ответить на глобальные экзистенциальные вопросы. Есть ли жизнь после смерти? Существуют ли иные создания, отличные от нас? Как с ними взаимодействовать? Человечество до сих пор бьётся над ними в литературе, философии, у себя в голове. Мистика и хоррор исследует это через тайну. А тайна — это всегда интересно. Она заставляет перелистывать страницы, чтобы узнать, чем же всё закончится. 

Хоррор позволяет нам проживать наши страхи. Вообще позволяет нам безопасно бояться. Исследовать отношение к страшному, наши фобии, находясь «в домике». Он предлагает самый широкий спектр эмоций. От мурашек, будто тебе рассказывают страшилку в лагере у костра, до продирающего по нервам чувства, когда ты читаешь что-то, где исследуется твоя главная фобия. И это позволяет сбросить стресс. Найти такое безопасное убежище для изучения собственных страхов. Парадоксальным образом хоррор нас умиротворяет. Испытав такой контролируемый страх, мы проходим своего рода сеанс психотерапии. 

Такое освобождение от страхов.

Скорее, мы с ними знакомимся, узнаем их получше. Люблю приводить такую аналогию. Когда нам плохо, мы идём в лес и кричим там в дупло. Вместо того чтобы кидаться на людей, устраивать скандалы, что-то делать с собой. Посмотреть что-то страшное или прочитать книгу, которая пугает тебя до чёртиков — это то же самое.

Вы занимаетесь мистикой и хоррорами довольно давно. Не замечали за собой такой «профдеформации»: когда то, что раньше казалось страшным, перестаёт пугать или пугает меньше?

С одной стороны, я человек нервный и тревожный. Мне кажется, как все пишущие люди. Например, у меня есть смешная фобия — я боюсь воздушных шариков. Потому что мне кажется, что шарик вот-вот лопнет, а я боюсь громких звуков. С другой стороны, напугать меня очень сложно, потому что большинство своих страхов я очень люблю. Я прошла с ними сеанс психотерапии, поняла их, с ними подружилась.

А профдеформация проявляется по-другому. Возникает какая-то страшная жизненная ситуация. Сначала я её, естественно, испугаюсь. А потом начинаю думать, как это можно использовать в тексте. Обострить и даже использовать в качестве завязки истории. Художественными ужасами меня напугать сложно. Я их сразу раскладываю на кирпичики, смотрю, как они устроены. А ещё я их очень люблю. Я читаю именно затем, чтобы меня напугали. И если вижу, что это написано недостаточно хорошо или просто использован страх, который меня не цепляет, я расстраиваюсь.

Как думаете, какой потенциал у этого жанра? Насколько он отражает процессы, которые происходят в обществе?

Он определённо их отражает. Это заметно по популярности хоррора. Он помогает обществу справиться с накопившимся стрессом.

Что касается запроса… Я нахожусь на таком стыке жанров. Это то ли магический реализм, то ли фантастика… Я бы не назвала то, что я пишу, хоррором. Мне нравится слово страшилка. Оно менее пугающее. А я не испытываю желание читателя именно напугать. А многие хоррор-авторы хотят прямо скребком по нервам продрать. Чем больше читателей им потом напишет, что они чуть ли не описались во время прочтения, тем лучше. Я работаю в другом ключе. 

Отечественный хоррор сейчас на взлёте. Есть много авторов, которые работают в самых разных направлениях исследования ужасного. Тем, кто этим интересуется, советую антологию «Самая страшная книга». Она ежегодно выходит в издательстве АСТ. На первых этапах эти рассказы отбирают сами читатели с помощью фокус-группы. Эти антологии хороши тем, что там каждый может найти своего автора. Читайте их, если хотите понять, чем живёт русскоязычный хоррор сейчас.

А вы общаетесь с читателями? Может быть, они вам что-то пишут, советуют, в каком направлении работать?

Мне кажется, что все мы пишем не то, что хотят читатели, а то, что хотели бы прочесть сами. Поэтому я бы не сказала, что читатели мне что-то советуют или пишут какие-то запросы. Писательство — это в первую очередь самовыражение. Думаю, те, кто говорит, что хотят заставить читателя задуматься, научить чему-то, немного лукавят. Я ориентируюсь на свои запросы как читателя. А читатель я весьма и весьма привередливый. Профдеформация!