Вид крови мало кого оставляет равнодушным. Жестокие сцены в кино, провокационные работы художников, которые используют кровь вместо красок, и даже небольшие случайные порезы — всё это выглядит пугающе, но одновременно вызывает странное любопытство. Почему мы отворачиваемся, когда медсестра берёт кровь из вены, но смотрим многосерийные детективы с обилием кровавых сцен и с интересом читаем о реальных преступлениях?
Разобрались в парадоксах восприятия вместе с аналитическим психологом, травматерапевтом, аналитиком архетипических паттернов, членом ОППЛ и экспертом просветительского проекта о донорстве крови и плазмы «+Я» Ольгой Уграк.
Древний код: зачем обществу нужны были ритуальные жертвы
Наше двойственное отношение к крови уходит корнями в глубокую древность. С одной стороны, кровь всегда символизировала саму жизнь, с другой — предупреждала об опасности. Логика выживания подсказывала: кровь должна быть скрыта внутри тела, а её появление наружу бросает вызов естественному порядку вещей.
Так формировалось табу: кровь воспринималась как что-то запретное, но обладающее особой силой. Ритуалы на крови значимые события, якобы «подсказывали» верные решения и, как считалось, помогали исцелить душу и тело.
Впрочем, особая роль крови в культуре связана не только с древними мифами или религиозным мышлением. Антрополог Рене Жирар, например, жестокие традиции вроде жертвоприношений и публичных казней не к религиозными, а скорее к общественно-организационным явлениям. По мнению Жирара, подобные практики позволяли направить ярость на одного человека и сохранить общество от внутреннего конфликта.
Хотя современная культура кажется далёкой от жертвоприношений или публичных наказаний, наше увлечение леденящими душу историями и криминальными хрониками может выполнять похожую функцию.
Жизнь не является до конца предсказуемой и преподносит много сюрпризов. Чтобы научиться справляться с неопределённостью, время от времени нам необходимо добровольно выходить за пределы спокойствия — учиться встречать что-то новое и даже неприятное. Интерес к так называемому кровавому контенту — хороший пример такой адаптации: мы следуем за сюжетом, сопереживаем героям, в некотором роде «примеряем» события на себя — но находимся при этом в обстановке, где нам ничего не угрожает. Это мягко «знакомит» психику с новыми переживаниями — и в будущем может быть полезно в неожиданных обстоятельствах. Даже таких, которые никак не связаны с преступлениями.
Психология красного: как кровь побеждает тревогу
Тревога — это часто беспредметное переживание, и нам проще справиться с ним, если «привязать» его к чему-то конкретному. Врач-психиатр и кандидат психологических наук Игнатий Журавлёв, например, в лекциях такой пример. Представьте: вы возвращаетесь домой глубокой ночью. В этот момент вместо дерева или мусорного бака легко увидеть фигуру человека, который наблюдает за вами. Этот образ «дорисовывает» тревога, ведь её задача — помочь вовремя заметить опасность и подготовиться к борьбе или бегству.
Журавлёв объясняет, что это эффективный, очень древний механизм выживания. Однако в повседневной жизни, где шанс встретить притаившегося во тьме хищника мал, он часто работает вхолостую. Тревога заставляет нас постоянно «осматриваться», отнимая силы. Вот здесь на помощь и приходят «страшилки».
Когда мы смотрим жестокую сцену в кино или слушаем истории о преступлениях, «блуждающая» тревога находит себе объект. Мы переживаем опасность — но как и зловещая фигура, за которую мы приняли дерево или мусорный бак, кровавый контент не несёт реальной угрозы. Короткий безопасный страх помогает «выключить» тревогу и освободиться от внутреннего напряжения.
Эту особенность , например, профессор социологии и криминологии Скотт Бонн. Анализируя интерес к жанру трукрайм, он приходит к выводу, что истории о преступлениях вызывают сильную эмоцию страха — но это контролируемый страх. Мы не воспринимаем угрозу, как реальную, поэтому взаимодействие с ней кажется увлекательным и полезным.
А исследователь Колтан Скривнер называет интерес к пугающему контенту «болезненным любопытством». Если верить Скривнеру, мы действительно получаем удовольствие, исследуя угрозы, — при условии, что на самом деле в этот момент нам ничего не угрожает. Респонденты, с которыми общался Скривнер, : благодаря различным «безопасным опасностям» они узнают о себе что-то новое и испытывают очень необычные эмоции.
Страхи часто рождаются от незнания. Поэтому детям читают сказки: представляя сюжет, они примеряют на себя предложенные события. Это своеобразная прививка. Достаточно вспомнить довольно жестокие оригиналы сказок Братьев Гримм. Мы как бы безопасно боимся — дети проживают страх, взаимодействуя со сказочными сюжетами, а взрослые увлекаются трукраймом — или, например, ходят на арт-терапию, чтобы вынести страх на бумагу.
Кровь в искусстве: как образ используют художники
В искусстве кровь часто используют совсем не для развлечения — это глубокий образ, который может быть наполнен самыми разными смыслами.
Марк Куинн, например, из 4,5 литра собственной замороженной крови скульптуру Self — шокирующий символ тленности человеческой жизни. Ана Мендьета кровь, чтобы оставлять отпечатки на стенах, — её работы напоминают места преступления. А художница Джина Пейн перед зрителями наносила себе раны, исследуя границы между искусством и телесностью. Перформансы Пейн как бы «включали» боль в реальность, были призваны помочь зрителям справиться с травмой и страданием.
Такие работы бросают вызов нашему восприятию, заставляют задуматься о запретах и о том, что принято скрывать. Созерцание искусства, созданного из крови, редко вызывает исключительно позитивные эмоции — часто сопровождается страхом и отвращением.
Художники предлагают нам перейти от безопасного наблюдения ужаса к более реальному, близкому контакту с табуированным. Принимать этот вызов или нет — выбор каждого зрителя.
Даже будучи элементом истории, кровь будоражит воображение. Она соединяет древние архетипы и современные тревоги, напоминает нам о хрупкости жизни и одновременно — о её неукротимой силе.
Станьте первым, кто оставит комментарий