Катя Павлова — солистка группы «Обе Две». Коллектив образовался в Екатеринбурге в начале нулевых и с тех пор успел распасться, собраться снова и почти полностью поменять свой состав. Сейчас у группы тур — 7 января состоится концерт в Москве, а 8 января «Обе Две» приедут в Санкт-Петербург. Поговорили с солисткой Катей Павловой о попытках стать увереннее в себе, материнстве и жизненных ценностях.
Что самое важное о себе ты узнала за время существования проекта?
Что есть дело, которое умею делать только я, — а именно писать мои песни. Плюс я думаю, что у меня есть какая-то особая связь с публикой. Это особенно чувствуется на концертах или личных встречах после них.
Я вкладываюсь в песню, выхожу на сцену и вижу, как другие люди чувствуют музыку так же, как и я. Мне, честно говоря, до сих пор сложно в это поверить. Хочется спросить: «Серьёзно? Правда? Вы поняли и ощутили всё так же? Как это возможно?»
Если не музыка, то чем бы ты занялась?
Я понимаю, что однажды музыкальная карьера может закончиться. Мы живём в такие времена, когда я каждый концерт играю как последний. В любой момент мы, как и другие артисты, можем оказаться в списке, после которого заканчиваются все выступления.
Но я не потеряшка. Я обожаю музыку, но если вдруг концерты перестанут кормить семью — найду чем себя занять. В случае чего не обломаюсь и в кафе пойти работать, и в магазин. А потом наверняка придумаю какую-то предпринимательскую деятельность. В пандемию, когда не было концертов, я освоила SMM. Вела три проекта — про грудное вскармливание, про детскую психологию, про диваны какие-то. Надо было что-то есть, поэтому я нашла выход из ситуации. За это время я очень окрепла, и новые навыки, кстати, положительно повлияли на мой собственный блог в инстаграме*.
Я не буду молча страдать из-за того, что я артист и все должны вокруг решать мои проблемы. Однако ничем другим так же, как музыкой, я не горю. Уйти из музыки сейчас для меня означало бы предать себя. Когда песня ломает тебе рёбра изнутри, не встаёт вопроса о том, чем бы ещё заняться.
Как ты пишешь свои песни?
Я умею писать только про свой опыт и переживания. Знаю, что у меня это хорошо получается. Написание песен — это мой способ переработать пережитое. Я так рефлексирую.
Это очень тяжело эмоционально. Я не просто складываю буквы в компактные ровные предложения. Я ищу максимально точные слова, чтобы описать свои настоящие чувства. И после написания песен становится легче жить. Это можно сравнить с тем, что ты порыдал на чьём-то плече.
В одном интервью ты говорила, что долгое время была не уверена в себе и даже не могла называть себя певицей. Какие ещё трудности ты испытывала из-за неуверенности?
Она ужасно мешала и до сих пор мешает, просто меньше. Мне часто неловко или стыдно за свои действия, я боюсь проявлять инициативу. Постоянно приходится заставлять себя делать что-то через силу. У меня есть тысяча гениальных идей о том, как сделать группу популярнее. Но они не доходят до реализации, потому что иной раз я не могу даже произнести что-то вслух. «Ой, ну наверное, я какую-то ерунду придумала. Кто это вообще слушать захочет?»
Фото: Сергей Дорошенко
Ты сказала, что сейчас таких моментов стало меньше. Что тебе помогло?
Во-первых, обнаружить свою неуверенность в себе и признать её. Во-вторых, долго присматриваться к тому, как это влияет на жизнь. Расстроиться из-за количества утраченных лет и возможностей. И потом маленькими шажками бороться с этим. И ещё не нужно недооценивать близких людей. Моё окружение меня постоянно поддерживает.
А твои слушатели не укрепляют твоё чувство уверенности?
Конечно, укрепляют и вносят большой вклад в моё самоощущение. Просто неуверенность в себе это такая сложная штука. Тут хоть десять тысяч миллионов человек к тебе подойдут и скажут, что ты классная, а сработает всё равно только одобрение от близких. Например, чтобы поверить, что я написала хорошую песню, мне нужно мнение двух или трёх значимых людей. Песня может звучать хоть на всех радиостанциях, но мне важно, чтобы конкретный человек сказал «это было круто».
Ты говорила, что пошла на психотерапию. Это было из-за неуверенности в себе?
Отчасти. Я в какой-то момент поняла, что застряла. Не могла сделать шаг вперёд, хотя прекрасно понимала, что именно нужно предпринять. Иногда я искала одобрения у людей, от которых никогда бы его не дождалась. Не развивалась и не продвигалась из-за своей неуверенности.
Тебе стало легче после сеансов?
Я в терапии полтора года, и думаю, это не очень большой срок. Пока я погружаюсь в себя, всё гребу и гребу слои за слоями. И не знаю, когда догребу до сути, но что-то раскапывается.
Легче жить точно не стало. Возможно, стало даже тяжелее. Это иллюзия, что ты пойдёшь к психологу и у тебя воссияет солнце над головой. Такого не произойдёт. Ты просто будешь раскапывать болевые точки и понимать, почему с тобой произошли те или иные события.
Почему же ты тогда в терапии, если это приносит столько боли?
Моя цель — научиться различать свои эмоции и начать с ними жить. Не впадать в анабиоз каждый раз, когда со мной происходит беда, не ставить жизнь на паузу.
В психотерапии тебе не дают волшебный ключ. Но мне нужна терапия, потому что я не могу разобраться сама с собой. Пока мне трудно, но при этом очень интересно. У этой работы над собой есть перспектива, я просто до неё не дошла.
Если вернуться в прошлое, где ты была более неуверенной в себе, что бы ты себе посоветовала?
Мне кажется, эта история не про советы. Думаю, всё зависит от среды, в которой ты растёшь. Прекрасный пример — это моя дочь. Ей сейчас почти четыре года, а она уже знает, что лучшая. Всё, что она говорит и делает, — это лучшее. Понятно, что она проказничает и капризничает, но при этом уже отлично отдаёт себе в этом отчёт. Она может подойти и сказать: «Я сейчас пойду и помолчу в своей комнате, а потом попрошу у тебя прощения». Вот такие вещи не взращиваются советами. Нужно поддерживающее окружение, которое я и стараюсь создать для своей дочери.
А вообще материнство сильно тебя изменило?
Я бы так не сказала. Мне кажется, я сама по себе как личность не изменилась, не поменялись и приоритеты в плане работы. Просто раньше нас в семье было двое, а теперь — трое.
Единственно, что могу сказать — пропадает соблазн в кризисных ситуациях хлопнуть дверью и начать всё заново. Потому что теперь ты думаешь не только о себе и своей раненой душе. Возникает ответственность за жизнь и счастье одной маленькой девочки, и только ты можешь и будешь вывозить это. Важно дважды подумать, прежде чем принимать какие-то глобальные решения.
Какие ценности тебе важно привить своей дочери?
Я бы хотела, чтобы она понимала свою ценность. Чтобы умела слушать себя, свои чувства и желания. Чтобы знала, что такое любовь человека к человеку. Не только в книжках об этом читала, а узнавала на собственном опыте. Чтобы у неё было безопасное окружение и место, куда она может прийти за поддержкой в любой момент. Мне кажется, с таким набором можно намного смелее и полноценнее жить.
Фото: Сергей Дорошенко
Чего хотелось бы избежать в воспитании?
Мне вообще не нравится термин «воспитание». Я не считаю, что детей нужно воспитывать. Что люди имеют право давить на других людей только потому, что они родители.
Мне кажется, задача родителя — сделать так, чтобы ребёнок вырос и не убился за это время. Дать безопасную среду, в которой сын или дочь могут развиваться и жить так, как хочется. Мне важно не передавить, не зажать, не ограничить рамками. Взращивать, как цветочек. Да, вот это самое точное слово: мне нравится взращивать, а не воспитывать.
Как ты относишься к тому, что часто девочек учат быть скромными, а мальчиков не плакать, чтобы не показывать слабость?
У меня только девочка, но мне кажется, что растить детей, отталкиваясь только от их пола, не нужно. Кто это придумал и зачем?
Я считаю, что в нашем обществе довольно много травмированных поколений. Они не умеют плакать сами и не выносят слёз другого человека. Кстати, запрещают плакать и мальчикам, и девочкам. Я девочка, но мне слёзы особо не разрешали. Из-за этого теперь хочется доплакать всё невыплаканное.
В других интервью ты очень тепло отзываешься о сестре. Насколько вы близки?
Очень. Мы можем не созваниваться неделями, месяцами, и у нас не возникает обид. Нам не нужно ничего объяснять, потому что мы понимаем друг друга без слов.
Моя сестра всегда очень занята всегда. У неё свой театр и бесконечная работа. Поэтому мы редко можем сесть и всласть наговориться. Этого недостаёт.
При этом Таня — единственный человек в моей жизни, к которому я могу прийти без приглашения и предупреждения. И она ко мне тоже. Так происходит не потому, что мне не повезло с другими людьми. Просто я воспринимаю сестру как часть себя.
А какое главное различие между тобой и сестрой?
Она экстраверт, а я — интроверт. Мне вообще никого не надо. Я в домике, вот тут моя семья, вот тут мой друг. Закрыться в комнате и побольше времени проводить в одиночестве — это про меня.
А Таня вообще не умеет быть одна. Она даже со своим мужем не может жить вдвоём. Они всё время на тусовках, с друзьями, с коллегами из театра. И сестра всегда была такой. В детстве я хотела дружить только с ней. А у неё были всякие подружки и друзья, и меня это страшно обижало. И только во взрослом возрасте я поняла, что это не потому, что она меня меньше любит, а просто мы разные.
В чём секрет таких близких отношений с сестрой?
Во-первых, играет роль небольшая разница в возрасте — у нас она меньше трёх лет. А во-вторых, время, в которое мы росли. Мы родились в конце 80-х и росли в 90-е. У родителей, как и у многих других, в ту пору была очень сложная жизнь. Они решали свои взрослые проблемы, а мы с сестрой всегда были вместе. Мы друг друга спасали и поддерживали, когда были маленькие. И это нас сплотило.
Что ты больше всего ценишь в своей семье?
Я не отождествляю себя со своими родными, но понимаю, что без этих людей точно не буду счастливым человеком. Я очень ценю близость, доверие и безопасную среду, где ты можешь быть любым. Моя семья как раз такая.
*Деятельность Meta Platforms Inc. и принадлежащих ей социальных сетей Facebook и Instagram запрещена на территории РФ.
Станьте первым, кто оставит комментарий