Каково это — ставить оценки своему ребёнку? Истории матерей-учительниц

Изначально был вариант, что мой сын Саша будет учиться в другой школе, но его было неудобно туда отвозить, поэтому он пошёл в ту школу, где работаю я. Когда сын учился в начальных классах, я переживала и тайком подсматривала за ним, но старалась, чтобы он меня не видел. Я не лезла в конфликты, не защищала его перед одноклассниками. До сих пор помню, как он однажды в слезах прибежал ко мне в кабинет и сказал: «Мама, меня обзывают Пушкиным!» И я ничего не могла с этим сделать, только успокоить Сашу. 

В 2014 году я должна была брать пятые классы, в одном из них как раз учился мой сын. Директор сказала, что это будет неэтично. Я обиделась: коллеги вели уроки у своих детей, и никакой проблемы раньше в этом не видели, поэтому я упёрлась и сказала, что в противном случае не возьму ни один класс. 

Первые пару лет одноклассники не обращали внимания на то, как я спрашиваю сына и ставлю ему оценки. В восьмом классе они почему-то стали следить за этим, и так продолжалось вплоть до выпуска. Я всегда аргументировала его оценки и указывала на ошибки. 

Только однажды я защитила сына перед другими учителями. Он успешно участвовал в олимпиадах по разным предметам, а в восьмом классе прошёл на региональный этап по географии и отказался его писать, чтобы сосредоточиться на литературе, которая его действительно интересовала. Учительница географии обиделась на это и стала придираться к сыну ощутимо больше, чем раньше. Я поняла, почему так произошло, и пришла к ней поговорить, спросить, что изменилось в ответах Саши. Я сказала: «Поймите, он чисто физически не может писать все предметы, он хочет стать филологом». Тогда она поняла меня. 

Иногда сын помогал мне проверять тесты учеников, в том числе и его одноклассников. Не вижу в этом ничего плохого — это совершенно беспристрастно. Поскольку он тоже филолог и со школы занимался литературой углублённо, иногда я могла с ним посоветоваться по поводу ошибок в письменных работах.

Я не заставляла сына учиться, не сидела с ним над уроками, а просто старалась проверить, знает ли он материал: по диагонали просматривала учебники и задавала вопросы, когда готовила. Он никогда не говорил, что не хочет идти в школу, а в старших классах втянулся в интенсивную учёбу настолько, что ему было непривычно отдыхать. Однажды я поздно ночью встретила Сашу с выездной олимпиады, а уже на следующий день, когда я вернулась с работы, он с порога сказал: «Ты тетради принесла? Дай что-нибудь проверить!»

Саша очень хорошо учился: был отличником, выигрывал конкурсы, а в одиннадцатом классе стал призёром заключительного этапа Всероссийской олимпиады школьников по литературе. Это позволило ему исполнить мечту: уехать из Луховиц и поступить в московскую Вышку на бюджет. Я никогда не ставила перед ним таких целей, это было только его желание. Хотя мне до сих пор кажется, что он боялся не оправдать наших надежд. Он окончил школу два с половиной года назад, но я до сих пор об этом думаю. Я жалею, что в то время мы не говорили об этом. 

Даже если бы Саша учился плохо и в итоге стал трактористом, я бы не относилась к нему иначе. Все профессии хороши. Мой муж водитель, и в подростковом возрасте сын мог шутить над тем, что он чего-то не знает. В такие моменты я говорила: «Пойдём в гараж, я открою капот и позову папу, а ты попробуешь отремонтировать машину». Когда сын высказывался заносчиво, я объясняла ему, что главное — быть специалистом в своей области. 

Ребёнок учителя не обязан быть отличником, главное, не давить на него, а развивать то, в чём он хорош и что ему нравится. Важно всегда быть рядом по возможности. Я никогда не отказывала сыну в помощи, как бы сильно ни была занята.

Класс, где училась моя дочь, я была вынуждена взять — никто из коллег не хотел вести физику в шестом классе. Я не жаловалась, но уроки радости не доставляли, интереснее было работать в старших классах. Тогда дочь в силу возраста отреагировала с издёвкой, потому что не знала, как я себя поведу. Думаю, ей было важно, как одноклассники ко мне относятся, чтобы не было за меня стыдно перед ними. Она вела себя корректно, не козыряла, не выкрикивала, спокойно сидела на уроках. Я чувствовала, что класс присматривается к тому, как я спрашиваю дочь. Она была смущена, а я умела расставлять границы: и не давала поблажек, и не вела себя предвзято. 

Учительские дети — на самом деле брошенные дети. С первого по пятый класс дочь училась в другой школе, а потом её перевели в ту, где я работаю: так было проще отводить её, да и уровень преподавания там был выше. Но я работала не в том корпусе, где она училась, поэтому никак не могла ей помочь. Я была так загружена, что на собрании за три с половиной года была всего один раз. Конечно, я знала всех учителей, но никогда не просила за дочь. Помню, однажды взяла журнал у учительницы математики, довольно грозной дамы, тогда она сказала мне: «Займись своими делами, мы без тебя разберёмся». 

Учёба дочери была только её зоной ответственности. Контролировать дочь было некогда: мы не делали уроки вместе, я не заставляла её учиться только на отлично, не ругала за плохие оценки, кричать смысла не было. Ещё я всегда знала, что при желании их можно скрыть. Мне было важно, чтобы дочь серьёзно относилась к учебному процессу: не пропускала уроки, выполняла задания. 

Так получилось, что у меня есть ещё две коллеги, наши дочери практически ровесницы. И хотя во многом мы несхожи, получилось так, что наши дети выросли и остались нам интересны, нас в них ничего не раздражает. Сейчас моей дочери двадцать один, и мне нравится её подход к учёбе, ответственность. Думаю, это систематически формировалось, пока она училась в школе.

Работа учителя дома не заканчивается, у нас такая профдеформация. Коллеги — мои близкие друзья, и поэтому «мамские» разговоры о том, что нас раздражает или печалит, так или иначе касались школы. В любом случае учительские дети обделены вниманием и минимум в полтора раза по сравнению с другими получают меньше маминого времени. Поэтому очень важно, несмотря на большую нагрузку на работе, сохранять себя для своих детей.

Когда мы жили в Москве, мои дети просто учились в школе, где я работала, но я не преподавала у них. Конечно, я знала об их учёбе больше, чем другие родители, потому что кто-то из коллег мог подойти и сказать: «Сегодня твой Миша молодец, только он отличает Арктику от Антарктики» или «Твоя дочь молодец, душа радуется, с ней приятно разговаривать». Всё изменилось, когда в 2022 году мы переехали в Черногорию. Буквально через неделю меня пригласили на работу в частную русскоязычную школу. Мы жили в курортном посёлке, и все местные школы были далеко, а руководство школы, где я работала, предложило нам большую скидку на обучение. Так получилось, что я оказалась единственным учителем географии, и поэтому дочери стали учиться у меня. Я не сталкивалась с негативом от коллег, потому что многие из них тоже переехали вместе с детьми и понимали ситуацию. 

Я много путешествую и поэтому люблю приводить примеры из жизни на уроках, и в рассказах последние пятнадцать лет фигурируют дети. Старшая дочь сказала: «Ты говоришь слишком много личной информации», — и теперь я специально контролирую себя. Поскольку это её задевает, именно на её уроках я стараюсь избегать такого. Забавно, что её ник в телеграм — I’m teacher’s daughter, go away (Я дочка учителя, уходи), то есть она идентифицирует себя как дочку учителя, и я этому рада. 

В прошлом году я была классным руководителем у старшей дочери. Это было тяжело, потому что я всегда стараюсь зайти к детям с шутками, и я прекрасно понимала, что шутящий родитель — кринж для ребёнка, в то время как её одноклассников всё устраивало. Ещё я считаю, что про что-то родитель просто не должен знать, а в статусе классного руководителя это проблематично. Задача родителя — любить ребёнка и чего-то не знать про его жизнь. В некоторые моменты рядом с ним должен быть другой значимый взрослый, который его поддержит, но не родитель. 

Как учитель, я всегда на стороне ученика, до последнего жду, пока он принесёт несделанное домашнее задание. В Черногории принято за несданные работы ставить «единицы», которые влияют на итоговую оценку. Старшая дочь хорошо учится, мне обидно ставить ей их, а она сама говорит: «Ставь! Я не сделала задание!» Я всегда терзаюсь, мне тяжело. Сейчас дочь учится чуть хуже, чем раньше, но я не давлю на неё, потому что давно работаю с подростками и знаю, что она исправится. Так вышло, что в первой четверти я не работала, мои уроки заменяли, и дочь не сдала домашнее задание, получила «четыре» за четверть и заключила: «Это справедливо». Она любит, когда всё по правилам, а дома брат с сестрой ей сказали: «Как тебе не стыдно! Ты учишься у мамы!»
 
Младшей дочери одиннадцать лет, и она очень честолюбивая. Она очень гордится тем, что её мама учительница, и ответственно относится к учёбе, серьёзно готовится к урокам. В отличие от старшей, ей важно не ударить в грязь лицом и не подвести меня. Мне бы хотелось не вести у неё уроки и снять с неё этот груз ответственности, но это пока невозможно. 

Дети могут выбрать один день в месяц, когда они без причины не пойдут в школу. Но вообще мы с мужем пытаемся показать своим примером, почему важно учиться: вместе ходим на лекции, слушаем радио Arzamas, обмениваемся впечатлениями. Они видят папу — системного администратора, пишущего программы, геофизика, построившего дом и целый корпус той школы, где дети учились в Москве. Они понимают, что гораздо интереснее быть знающим человеком, так открывается больше перспектив. Сейчас они подростки, и в их поведении заметен протест, но мы не говорим об оценках, главное — выполнить задание и понять тему. 

Раньше я приносила ученикам в школу конфеты и раздавала их на уроках. Когда мешки с конфетами лежали дома, дети спрашивали: «Это ты нам купила или своим детям?» С самого начала я поставила себе цель — сделать жизнь своих детей максимально разнообразной. Каждый месяц мы устраиваем семейный праздник. Например, в понедельник у нас была годовщина свадьбы, и мы все прогуливали школу. Мы пошли в торговый центр, съездили на водопады, посидели в ресторане, а вечером читали записки из банки счастья — мы завели её ровно год назад и складывали туда радостные впечатления. Я стараюсь разделять увлечения детей: моя старшая дочь занимается в английском театре, и там не хватает взрослых актёров. И я хожу туда, несмотря на то что не знаю английского.

Мне кажется, что все дети одинаковые, и нет разницы, твой это ребёнок или нет. Ты любишь всех сильно, но по-разному, и твой ребёнок — один из множества вселенных, которые сидят в классе. К нему нужно относиться так же внимательно, как к любому ученику, даже если ты знаешь о нём чуть-чуть больше.