Литературный опен-колл «Мама в огне» исследует тему материнства: трудности, радости, страхи и победы мам. Из множества заявок мы выбрали 11 историй-победительниц. Перед вами одна из них.
Первым, что я увидела, когда пришла в себя, были белые прямоугольники на потолке. Яркий свет раздирал пространство, не оставляя места тени. Я долго лежала неподвижно, ощущая странную пустоту внутри, как будто кто-то вынул важный орган и забыл его вернуть на место. Попытка сделать глоток окончилась провалом: во рту не было слюны, а в горле словно застрял посторонний предмет.
Руки пошевелились первыми. Правая была прикована к капельнице, левая медленно поползла к животу, нащупывая марлевую повязку. Тело существовало по частям: вот плечи, руки, ноги шевелятся. Но центр — то главное, что делало меня собой, — исчез. Ощущение было такое, точно я превратилась в набор запчастей, собранных без инструкции.
«Я точно не дома» — первая оформленная мысль. Кто-то стонал неподалёку. Мерцающая лампа жутко раздражала и мешала сосредоточиться. Я пыталась повернуть голову, но мышцы не слушались. В следующее мгновение дверь открылась, в комнату вошла медицинская сестра: голубовато-белое расплывчатое существо, на лице дежурная улыбка. Я с трудом прохрипела: «Воды…» — «Понемногу, милая». — Медсестра приподняла меня и поднесла бутылку к губам.
— Что со мной?
— Сложные роды были. Ты молодец, справилась.
— Роды?.. Но почему…
— Не торопись. Всё расскажут врачи. Главное — вы обе живы, — мягко перебила меня медсестра.
— Обе? — Сердце ёкнуло.
— Да, твоя малышка в реанимации для новорождённых. С ней всё будет хорошо.
Вот оно: я была беременна, ждала ребёнка. Фрагменты памяти всплывали рывками. Должна была родиться девочка, ещё месяц ходить оставалось. Живот рос медленно, тугие мышцы пресса с трудом поддавались разрастанию плоти. Всю беременность я чувствовала себя отлично: съездила в Турцию с мужем и даже сходила в поход по водопадам, работала, бегала на встречи с подружками, занималась спортом. В тот вечер, третьего января, я положила себе увесистую тарелочку оливье и селёдки под шубой и уселась смотреть фантастический триллер о перемещениях во времени с Брюсом Уиллисом. В момент, когда Брюс встретил своего молодого двойника и чуть было не погиб, я почувствовала, как в животе что-то оборвалось — как будто обрезали невидимый тросик. И сердце застыло в холодном ужасе. Ещё не понимая, что происходит, я пошла в туалет. Там из меня начала литься кровь как-то очень обильно, мощной струёй, со сгустками, придавая телу лёгкости, как будто отпуская всё земное. Минуту это длилось или дольше, я не поняла, потеряла счёт времени. Тогда я подумала: «Чёрт возьми, я сейчас на этом унитазе потеряю ребёнка», быстро надела самую большую прокладку, достала чистый халат, приготовила документы, легла на диван, подняв ноги вверх и только потом сказала мужу: «Вызывай скорую, у меня началось кровотечение». Скорая ехала сорок минут, хотя ближайший пункт скорой помощи был через дорогу.
Ледяное сидение кожзама в машине скорой помощи, перебранка мужа с охранником роддома, который отказывался их пропускать, — «Не положено! Мы на мойке». Кое-как забрались по обледеневшему пандусу в приёмное отделение. Помню, как мне задавали какие-то вопросы, что-то записывали, а потом скомандовали: «Быстро в операционную».
Тогда я ещё верила, что всё обойдётся: сейчас быстренько сделают волшебный укол, мы вернёмся домой, на следующий день досмотрим фильм — на самом интересном месте остановились. Но неумолимо белый свет операционной, уверенная суета врачей, звяканье инструментов не оставляли никаких вариантов.
Уже в операционной врачи подшучивали надо мной после того, как я извергнула из себя оливье под первым уколом анестезии: «Четвёртое января, салаты доедаешь». При первом прикосновении скальпеля к животу я уже ничего не чувствовала, но, растворяясь в наркотическом дурмане, всё ещё пыталась прокричать: «Подождите, я не сплю, подождите!»
Длинный кошмар. Бесконечный туннель, в котором я пыталась проснуться и одновременно убедить себя, что всё померещилось, я сейчас лежу в кровати в своей квартире.
И вот я лежу в отделении реанимации, рядом стоит та же самая медсестра и говорит мне: «Вам, наверно, интересно, что с вашей дочкой? Её жизнь вне опасности». А у меня внутри пустота, как будто вместе с животом, несколькими литрами крови и оливье из меня вышло что-то важное, какое-то предвкушение чуда, оборвалась нить, связывающая меня с ребёнком, как будто меня лишили истинного перехода от беременности к материнству.
Я провалялась в реанимации двадцать четыре часа и ещё пару часов сверху. Никак не хотела приходить в себя, чувствовала себя как в тумане: запаниковавшие врачи, которые опасались потерять и мать, и ребёнка, вкололи очень приличную дозу анестезии.
Ходила проведать дочь — та лежала в реанимации для младенцев, в пластиковом боксе. Дышала сама, это хорошо, правда, вся была оплетена проводами, которые измеряли сердцебиение, мониторили уровень кислорода в крови, вливали питательную смесь через крошечную вену на ножке. Вообще, эта девочка выглядела странно. Около двух с половиной килограммов, лишённая младенческого жира, вся тоненькая, фиолетовая какая-то, лысая, с полуоткрытыми глазами, мутно вглядывающимися в пустоту. Инопланетная.
«Ну привет, я твоя мама», — слова повисли в воздухе, не находя отклика. Материнство казалось абстрактным понятием. Тело молчало, не выпуская гормонов любви, не подавая сигналов к сближению. Даже швы на животе не болели — просто напоминали о произошедшем.
Дни в больнице текли однообразно. Белые стены, регулярные визиты медсестёр, монотонные процедуры. За окном падал снег, создавая причудливые узоры на обледеневшем озере. Я читала детектив, пыталась разгадать загадочное убийство. Было хорошо и спокойно в этой белой комнате, куда регулярно наведывались медсёстры — измеряли температуру, проверяли швы, не задавали лишних вопросов и не вели душеспасительных бесед. Как хорошо, что посетителей пока не пускали и вовремя сломался динамик на телефоне. Я была окутана приятным ореолом тишины, куда не проникали никакие события и люди из внешнего мира.
Помню, как стояла в очереди в столовую и со мной неожиданно завела разговор Анна — опытная мать троих детей, вся такая крепкая, хорошо сложенная, со смешливыми карими глазами.
— Знаешь, как меня первый раз муж увидел после родов? Я так рыдала, что он испугался — думал, что-то случилось. — Я молчала. — А у тебя кто? Мальчик или девочка?
— Девочка… — Ответ прозвучал глухо. — В реанимации пока.
— Понимаю. А сколько недель?
— Тридцать две.
— Кроха такая! Когда тебе разрешат с ней нянчиться? — Карие глаза смотрели участливо, нежно, с искренним интересом. Я притворилась, что не расслышала вопрос и молча пошла за своим обедом.
Любви к дочери я не чувствовала, я вообще ничего не чувствовала. Эта малюсенькая девочка, которую ловкие врачи успели достать из живота живой, дышащей, с бьющимся сердцем, а не захлебнувшейся кровью, вызывала во мне лишь недоумение. А ещё мне было непонятно, считается ли, что роды состоялись, ведь родиться дочь должна была только через полтора месяца. Происходит ли это на самом деле? Сердце молчало, как молчало и моё тело. Никакого тебе окситоцина, всплеска гормонов и что там ещё полагается в этом случае.
На пятый день после родов пришло молоко. Я не знала, что с ним делать, и пошла в реанимацию к дочери. Дверь была закрыта, через окошко я увидела, что бокс опустел. Прилив в груди совпал с приливом паники. Именно в этот момент пустота внутри начала заполняться — не любовью, не радостью, а острым, болезненным осознанием: эта маленькая жизнь теперь моя ответственность.
Медсестра на посту объяснила, что девочку перевели в отделение физиотерапии, чтобы наблюдать за состоянием лёгких и сердечным ритмом, уже завтра утром можно будет встретиться с ней и даже подержать на руках, перепеленать, покормить — пока из бутылочки.
В ту ночь я долго стояла у окна, наблюдая за снежинками. Они падали, кружась в свете фонарей. Как быть матерью? Как научиться любить этого маленького человека, который пока остаётся чужим?
Утром решилась зайти в отделение физиотерапии. Девочка спала, по-прежнему хрупкая и беззащитная, её веки во сне подрагивали.
Я стала чаще приходить, наблюдать, учиться понимать сигналы малышки. Медсёстры показали, как правильно держать, кормить из бутылочки, менять подгузник, следить за показателями на мониторах. Каждое действие давалось с трудом, но необходимость заботы постепенно пробивала брешь в стене отстранённости.
Через неделю случился переломный момент. Девочка впервые открыла глаза и посмотрела прямо на меня: взгляд пронзительно-голубых глаз, инопланетный, нездешний. Я почувствовала, как что-то внутри начинает таять, растворяться, преображаться. «Здравствуй, Таисия».
Теперь я могла часами сидеть рядом, следить за дыханием, учиться различать интонации плача. Молоко прибывало, и вместе с ним приходило осознание: я становлюсь матерью. Не сразу, не взрывом эмоций, а постепенно, как весна приходит после долгой зимы.
Каждые три часа я ходила сцеживать молоко в специальную комнатку, где вместе с другими матерями недоношенных детей корпела над своей стерилизованной баночкой, наблюдая, как драгоценные капли наполняют сосуд. Вставала даже среди ночи, почему-то стало очень важно давать именно своё молоко дочери.
После физиотерапии мы с Таисией ещё две недели пролежали в отделении матери и ребёнка. Я уже не отличала день от ночи, приноровилась кормить и менять подгузник с капельницей, постоянно подсоединённой к крохотной пяточке — единственному месту, где медсёстры смогли найти достаточно широкую вену. Ночью клала малышку рядом с собой, хотя это строго запрещалось, но мне необходимо было чувствовать её присутствие рядом, слышать громкое, с бесконечными сопениями и кряхтениями дыхание дочери.
В общем мы пробыли в роддоме двадцать четыре дня. В последний вечер перед выпиской я долго смотрела на спящую дочь. За окном метель улеглась, открыв чистое звёздное небо. Представляла наше будущее вместе. Путь предстоял долгий, но теперь я понимала: мы пройдём его вместе. И в этом постоянном становлении крылась особая правда материнства: оно никогда не бывает завершённым, всегда остаётся процессом движения вперёд.
Станьте первым, кто оставит комментарий