Литературный опен-колл «Мама в огне» исследует тему материнства: трудности, радости, страхи и победы мам. Из множества заявок мы выбрали 11 историй-победительниц. Перед вами одна из них.
Я вышла из роддома через запасный выход. Здесь выходят все, кто выписывается без детей. Отвратительное правило. Через парадную дверь могут выйти только мамочки с заветными свёртками.
Мой заветный свёрток сегодня тоже вынесли из роддома через запасный выход. Из реанимации его перевели в Городской неонатальный центр. Мне пока не разрешили к нему присоединиться: нет мест. Поэтому пока я отправилась домой на несколько дней.
Дорогой я вспоминала о своей беременности. Как узнала о ней и боялась радоваться, потому что предыдущие попытки родить ребёнка закончились трагически.
И вот они — долгожданные две полоски. Секундная радость! И кровь на седьмой неделе. Экстренная госпитализация в «городской абортарий» — так называют эту больницу. До этого момента я уже была здесь дважды… Я осознала, что несмотря на тяжёлый предыдущий опыт я не готова к такому же исходу. На УЗИ я услышала сердцебиение и успокоилась. Поставили диагноз — гематома — и оставили в стационаре.
Тогда я впервые решилась заговорить с ребёнком. До этого я просто боялась. Я сказала ему, что мы — команда. Я дышу, и ты дышишь.
Спустя неделю сделали повторное УЗИ, и нас выписали. Но скудные выделения всё ещё появлялись время от времени. Врач сказала, что гематома сильно большая и выделения могут длиться до месяца.
Время шло, а выделения так и не прекращались. Я упросила участкового врача сделать ещё одно УЗИ на девятой неделе беременности.
После фразы «В полости матки два плодных яйца» я чуть не выпрыгнула с кушетки. Два! Врач была удивлена, что я не знала о многоплодной беременности.
К сожалению, второе плодное яйцо замерло на сроке семь недель. Не было никакой гематомы.
Позже участковый врач пояснила мне, что в случае диамниотической дихориальной двойни, то есть когда два плодных яйца, беременность можно сохранить без вреда для здорового плода.
Постепенно выделения прекратились, и второе плодное яйцо исчезло с экранов УЗИ и из описаний. Но не из моего сердца.
Я запретила себе расстраиваться, ведь нервничать было нельзя. Мы с малышом по-прежнему были командой. Уплетали клубнику и мясо, развивались по норме. Я записалась на гимнастику для беременных и в школу будущих мам.
На тридцать третьей неделе на очередной явке врачу не понравился размер моего живота, он не изменился с прошлого визита. Положить меня «на сохранение» отказались, сказали наблюдать. Как же я жалею, что не настояла на госпитализации.
По рекомендации врача я сделала УЗИ — всё было хорошо, без отклонений. Хоть плод и небольшой, но он получал достаточное питание, кровоснабжение было в норме.
Тогда я решила, что зря тревожусь. В тот же день я сходила на очередное занятие в школу будущих мам. Была лекция про роды. Заключительную лекцию об уходе за новорождённым я так и не посетила.
Через два дня у меня отошли воды. В тот критический момент моё сознание сузилось до меня самой. Я не замечала никого и ничего вокруг. Я понимала, что всё сейчас зависит только от меня. Я сказала мужу, какие вещи нужно собрать, а сама пошла мыться. «Скорая» приехала быстро. В машине было холодно и очень трясло. Я надеялась, что не рожу прямо там.
В приёмнике меня осмотрели и оставили рожать. Ошарашенный муж уехал домой. Такси ему вызвали случайные прохожие, потому что он забыл дома деньги и телефон.
Я же действовала чётко по инструкции. Эмоций практически не было. Невероятными усилиями я втиснулась в чулки. Это единственное, что у меня было для подготовки к родам. Ни удобной сорочки, ни красивого халатика.
Меня определили в «грязное» отделение. Туда направляют всех, кто поступил не по плану. Но мне было всё равно.
Врач объяснила мне, что хоть я и без вод, но рожать сегодня не буду. Нужно, чтобы у ребёнка раскрылись лёгкие. Для этого в течение двух-трёх дней с интервалом 8 часов ставят уколы дексаметазона.
Замкнутая на себе, я разговаривала только с человеком, который был внутри меня. Я учила его дышать. Я описала ему этот простой, естественный и такой незаметный для обычного человека процесс в мельчайших подробностях. Я говорила ему, как мы вдыхаем прохладный воздух, как кислород поступает нам в лёгкие. Я дышу, и ты дышишь.
Наутро я разбудила медсестру, чтобы она поставила мне укол вовремя. Медсестра нехотя встала. Мне не было стыдно. В обычной жизни я бы так никогда не поступила. Но тогда была не обычная жизнь. На кону была самая важная жизнь — жизнь моего ребёнка. Во время прошлых беременностей я усвоила, что роды могут начаться в любой момент. И для меня было очень важно, чтобы ребёнок получил лекарство, которое поможет ему задышать.
Он смог! На третий день у меня начались схватки, и меня подключили к КТГ, чтобы отслеживать сердцебиение ребёнка. Я всё-таки не зря ходила в школу будущих мам. Лекция о родах мне очень помогла. Я понимала, что происходит, кто все эти люди вокруг. Действовала по советам врачей.
КТГ и все провода мне мешали, было некомфортно, но поменять положение мне не разрешали, потому что аппарат не мог «писать». Тогда я сказала, что буду орать. На что мне ответили: «Что вы кричите, вы же взрослая женщина!» В то время мне был тридцать один год. Я продолжила кричать. Так мне было легче.
И вскоре к моему крику присоединился ещё один. Он заглушил меня. Он заглушил всё вокруг. Этот крохотный человечек весом 1800 грамм орал во всё горло. Это был такой приятный звук! Он кричит! Он дышит!
Ребёнка положили мне на грудь. Он был такой маленький и красный. Его лоб сложился в продольных морщинах. Через какое-то время сына забрали в реанимацию. А я переехала в палату, где лежат «мамочки без детей». Вечером ко мне на беседу пришла лечащий врач из отделения реанимации новорождённых. Объяснила состояние ребёнка, оценка по шкале Апгар — семь баллов.
В реанимацию разрешалось приходить один раз в день. В палате все дети лежали в специальных кувезах, от которых отходили разные трубки, подключённые к приборам. Я сразу узнала всего сына, обрадовалась, что он был без аппарата ИВЛ. На нём были надеты огромные носки и шапочка. Глаза были закрыты марлей, чтобы уберечь их от яркого света лампы.
Во время этих коротких посещений мамы должны были сцеживать молоко для детей. Нас собирали в тесной комнатке. Кто-то сидел, кто-то стоял. Каждой раздавали стерильные шприцы (без иголок). И набрать молоко нужно было в этот шприц. У меня ничего не получалось. Как вообще это можно было сделать на весу?! Я слушала советы опытных женщин, но всё равно не могла набрать больше одного миллилитра. Каждый раз медсестра, которая собирала наполненные шприцы, отвешивала едкий комментарий в духе: «Что ты за мать, раз не можешь набрать молока для своего ребёнка».
Муж передал мне молокоотсос, но добыча молока осталась моей пыткой. Я собирала и разбирала молокоотсос как солдаты собирают и разбирают автомат Калашникова. А молока так и не было. Я не понимала, что значит «молоко пришло».
На четвёртый день после рождения моего сына перевели из реанимации в Неонатальный центр, где начиналось выхаживание.
А я приехала домой и смогла дать выход эмоциям. Рыдала. Ко мне подошёл наш кот. Я взяла его на руки. И тут я поняла, что означает «молоко пришло»! Неужели в современном обществе женщинам, пережившим преждевременные роды, нужно пройти через все унижения по добыче молока на людях в тесной каморке, вместо того, чтобы просто разрешить взять ребёнка? Конечно, я понимаю, что это моя больная реакция на произошедшее, и в условиях реанимации брать на руки детей, подключённых к аппаратам жизнеобеспечения, запрещено. Хотя, если бы я смогла взять сына на руки или подольше побыть рядом с ним, возможно, я бы смогла дать ему больше ценного молока.
На следующий день мы с мужем поехали в Неонатальный центр повидать сына и побеседовать с лечащим врачом. Ребёнка нам показали очень быстро и тут же унесли. Я только успела понять, что ребёнок пожелтел.
Врач сначала зачитала все диагнозы и обозначила план выхаживания. От услышанного голова пошла кругом: недоношенность, неврология, открытое овальное окно в сердце, «желтушка» новорождённых.
— Вы не пугайтесь, всё будет хорошо, — продолжила врач. — С вашим анамнезом — чудо, что мальчик родился здоровым! Нам сейчас самое главное — развивать сосательный рефлекс. Он у вас живчик!
Эти слова вселили в меня надежду. Я нуждалась в такой поддержке.
Через несколько дней в стационаре освободилось место для меня. Распорядок там был очень строгий, все процедуры по расписанию. День начинался в пять часов утра и заканчивался в три часа ночи. Сначала детей взвешивали и кормили. У нас чередовалась смесь для недоношенных и грудное молоко, в которое добавляли специальный обогатитель. Сцеживаться нужно было каждые три часа, набирать молоко следовало в стерильный стакан.
Первые два дня мой сын ещё был подключён к капельнице, поэтому мне не разрешалось ухаживать за ним. Всё делал медперсонал, я могла только кормить его из бутылочки.
Когда капельницу сняли, все уходовые процедуры я уже делала сама. Ребёнок хорошо ел и прибавлял в весе. Сосательный рефлекс развился отлично. Когда отменили обогатитель для молока, скорость прибавки в весе сократилась.
Нас выписали через полтора месяца с весом 2756 грамм и ростом 49 сантиметров. Наконец-то мы с сыном вышли вдвоём через парадную дверь! Нас встречали родственники и друзья. Я очень ждала, когда мы наконец приедем домой.
Однако мне оказалось сложно перестроиться на домашнюю жизнь. Ещё какое-то время я оставалась роботом, который всё делал автоматически по расписанию.
Бесконечные сцеживания сводили меня с ума, а наладить грудное вскармливание так и не получилось. Я даже занималась со специалистом по грудному вскармливанию. Думаю, что я зря винила себя за то, что не смогла кормить грудью. Многие кормят детей смесью, это нормально. Сейчас я считаю, что тогда сделала всё, что было в моих силах.
Я благодарна врачам, которые помогали нам всё это время. Мой ребёнок действительно живчик! Сейчас это замечательный мальчик пяти лет. По развитию он ничем не отличается от сверстников. Он очень весёлый и любознательный.
Однажды сын спросил меня: «Мама, а я двоерождённый?»
Я не нашлась, что ответить.
Станьте первым, кто оставит комментарий