В ежедневном потоке плохих новостей с трудом верится в существование моральных принципов и в светлое будущее человечества. Но если посмотреть на человеческую природу в историческом масштабе, окажется, что насилия в мире стало меньше. А эмпатии и разумности больше. О том, как человечество использует мораль и побеждает своих тёмных демонов, книга нейропсихолога Стивена Пинкера «Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше».
О книге
Стивен Пинкер — канадский учёный, нейропсихолог, лингвист и дважды лауреат Пулитцеровской премии, просветитель и популяризатор науки. В книге «Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше» он проводит исторический обзор факторов, которые доказывают — жестокости в мире становится не больше, а меньше.
Это касается не только войн, но и числа убийств, судебных пыток, отношения к женщинам, сексуальным и этническим меньшинствам, жестокого обращения с детьми и животными. Пинкер как нейропсихолог отвергает тезис, что насилие — биологическая потребность нашего вида. Он доказывает, что человеку свойственно сотрудничество.
Мы публикуем отрывок из главы «Мораль и табу».
В этом мире определённо слишком много морали. Если сложить все убийства, совершённые ради восстановления «справедливости», добавить погибших в религиозных и революционных войнах, несчастных, казнённых за мелкие правонарушения и за преступления, в которых не было пострадавшего, а также жертв идеологического геноцида, результат определённо будет выше числа смертей в ходе безнравственных захватов и завоеваний.
Моральное чувство человека способно оправдать любое зверство в умах тех, кто его совершил; оно мотивирует их к насилию, которое не приносит никаких ощутимых выгод.
Пытки еретиков и сменивших веру, сожжение ведьм, тюремные сроки для гомосексуалов и убийства не сохранивших девственности сестёр и дочерей — это лишь некоторые из примеров. Страдания, навлечённые на мир людьми по высоконравственным причинам, неисчислимы — поневоле согласишься с комиком Джорджем Карлином, сказавшим: «Я думаю, мотивацию переоценивают. Покажите мне лентяя, который весь день валяется на диване и смотрит телешоу, не вынимая руки из штанов, и я покажу вам человека, который, мать вашу, не создаёт никому никаких проблем!»
Хотя общий вклад нравственного чувства в благополучие человечества вполне может оказаться отрицательным, во многих случаях оно вызывало колоссальные изменения к лучшему, включая гуманистические реформы эпохи Просвещения и случившиеся в последние десятилетия революции прав.
Что касается опасных идеологий, здесь мораль может оказаться и болезнью, и лечением. Ментальность табу (как и ментальность морали, частью которой оно является) также может толкать общество в противоположных направлениях. Оно может превратить несогласие с религиозными или сексуальными практиками в ярость, утоляемую лишь ужасным наказанием, но оно же не позволяет нашему разуму уйти в опасные сферы завоевательных войн, применения химического и ядерного оружия, дегуманизирующих расовых стереотипов, убийств и шуточек по поводу изнасилований.
Как мы можем понять этого сумасшедшего ангела — часть природы человека, которая, кажется, сильнее прочих претендует на право называться источником наших добродетелей, но на самом деле может оказаться самым злобным из внутренних демонов?
👩🏫 Узнайте больше о новой этике и морали
Как понять, что сегодня считать нормой: отрывок из книги Андрея Бабицкого и Екатерины Кронгауз
Чтобы понять, какую роль в снижении уровня насилия сыграло нравственное чувство, нам нужно решить ряд психологических загадок.
Первая из них: как случается, что люди разных эпох и культур руководствуются целями, которые, с их точки зрения, «моральны», но, по нашим представлениям, никакого отношения к морали не имеют?
Вторая: почему нравственное чувство, как правило, не заставляет нас уменьшать объём страдания, но часто увеличивает его?
Третья: как можно расщепить нравственное чувство — почему добропорядочные граждане бьют своих жён и детей, почему либеральные демократии могут поддерживать рабство и колониальную систему, почему нацисты обращались с животными с непревзойдённой добротой?
Четвёртая: почему, к добру или к худу, моральной оценке подвергаются не только поступки, но и мысли, что приводит к парадоксу табу?
И конечно, самая главная загадка: что изменилось? Какой люфт в нравственном чувстве человека использовали исторические процессы, направляя насилие к снижению?
Для начала нужно отделить мораль как понятие философии (в частности, нормативной этики) от человеческого нравственного чувства, которое исследует психология. Если только вы не радикальный моральный релятивист, вы верите, что люди могут быть неправыми в своих нравственных убеждениях и что их оправдания геноцида, изнасилований, убийств во имя чести и пыток еретиков не просто оскорбляют наши чувства, но и грешат против истины.
Моральные реалисты убеждены, что моральные истины объективны и существуют в реальности, подобно математическим истинам, или же допускают, что моральные утверждения до некоторой степени правомочны, потому что опираются на общепринятые убеждения или глубокое понимание, порождённое нашим коллективным рациональным рассуждением.
Реалисты способны отделять вопросы морали от вопросов психологии морали. Последняя интересуется психическими процессами, которые ощущаются людьми как мораль и которые можно изучать в лабораторных и полевых исследованиях как любую другую когнитивную или эмоциональную способность.
Следующий шаг к пониманию нравственного чувства — признать, что это отдельный способ осмысления действия, а не только уклонение от действия. Есть важное психологическое различие между уклонением от действия из-за того, что оно считается аморальным («Убивать нельзя»), или же потому, что оно неприятно («Терпеть не могу цветную капусту»), немодно («Брюки клёш, вчерашний день») или неблагоразумно («Не расчёсывай комариные укусы»).
Во-первых, разница в том, что осуждение морализованного действия распространяется на всех. Если вы считаете, что цветная капуста невкусная, вас не задевает тот факт, что другие её едят. Но если вы убеждены, что убийства, пытки и изнасилования аморальны, тогда вы не можете просто воздерживаться от таких поступков и равнодушно наблюдать, как их совершают другие. Вы обязаны осуждать любого, кто так поступает. Во-вторых, морализованные убеждения заставляют действовать. Конечно, людям не всегда удаётся следовать афоризму Сократа «Знать, что есть правильно, значит правильно поступать», но они к этому стремятся.
Моральное поведение само по себе считается целью, оправдывающей средства, и не нуждается в какой-либо дополнительной мотивации.
Если люди уверены, что убийство аморально, им не нужно платить или благодарить их за то, что они никого не убили. Нарушив же моральное предписание, человек рационализирует неудачу, обращаясь к альтернативному правилу, отыскивая себе оправдание или признавая, что проявил достойную сожаления слабость. Кроме сказочных злодеев и разве что самого дьявола, никто не скажет: «Я убеждён, что убийство — это чудовищное зверство, и убиваю людей по мере надобности».
И последнее: преступления против морали взывают к наказанию. Если некто верит, что убивать нельзя, он не только имеет право знать, что убийца понёс наказание, но и обязан этого добиваться. Он не может, как говорится, позволить убийце уйти безнаказанным. Теперь просто замените убийство на идолопоклонничество, или гомосексуализм, или богохульство, или непристойность, или неподчинение — и вы поймёте, почему человеческое нравственное чувство может быть основным орудием зла.
Ещё одна конструктивная особенность нравственного чувства — то, что многие моральные убеждения работают как нормы и табу, а не как принципы, которые поддаются формулировке и обоснованию.
В известной концепции шести стадий нравственного развития, разработанной психологом Лоуренсом Кольбергом (от свойственного детям желания избежать наказания до универсальных философских принципов), средние две стадии (дальше которых многие никогда не заходят) — это подчинение нормам с целью быть хорошим мальчиком или девочкой и соблюдение договорённостей для сохранения социальной стабильности.
Размышляя над популяризированной Кольбергом моральной дилеммой и решая, должен ли Хайнц вломиться в аптеку и украсть дорогостоящее лекарство, которое спасёт его умирающую жену, люди, чьё нравственное развитие находится на одной из этих ступеней, не могут дать своим ответам лучшего обоснования, чем заявить, что Хайнц не должен красть лекарство, потому что красть плохо и незаконно — а он ведь не преступник, или же что Хайнц должен украсть лекарство, потому что именно так поступил бы хороший муж. Немногие способны сформулировать принципиальное обоснование, сказав, что жизнь человека — ценность высшего порядка, которая важнее социальных норм, законопослушности и стабильности в обществе.
Психолог Джонатан Хайдт описал невозможность обоснования некоторых моральных норм, исследуя феномен, который он назвал нравственным потрясением. Если какой-то поступок аморален, люди мгновенно это осознают, а затем стараются — часто безуспешно — объяснить почему.
Когда Хайдт спрашивал, например, можно ли брату и сестре заняться защищённым сексом по обоюдному согласию, можно ли почистить унитаз старым американским флагом, съесть свою собаку, которую сбила машина, использовать куриную тушку для сексуального удовлетворения или, нарушив клятву, данную умирающей матери, не прийти на её могилу, люди в каждом случае говорили «нет».
Но когда их просили объяснить почему, они сначала беспомощно барахтались, а потом сдавались и говорили: «Я не могу объяснить почему, но я точно знаю, что это неправильно».
Моральные нормы, даже те, что невозможно обосновать, способны эффективно тормозить агрессивное поведение.
Сегодня люди западной культуры не прибегают к некоторым видам насилия (не убивают брошенного ребёнка из сострадания, не мстят за оскорбление и не объявляют войну другому развитому государству) не потому, что раздумывают над нравственными вопросами, сочувствуют жертвам или сдерживают деструктивные порывы, но потому, что вообще не считают насильственное действие вариантом выбора. Мы не обсуждаем и не избегаем таких поступков: они для нас немыслимы или нелепы.