Женщин называли обидными словами в разные годы и на разных языках. Поводов находили много: от пытливого ума до мечтательности. Одни женские прозвища до сих пор в ходу, другие почти забыли. Но за каждым из них стоит многолетняя история насмешек и унижений.
Слишком умная — синий чулок
Сегодня «синим чулком» называют женщину, которая лишена «женственности и обаяния». На первом месте у неё не муж и дети, а «книжные учёные интересы». Синий чулок не заботится о внешности, безвкусно одевается и не следит за трендами. Зато она строит карьеру, занимается наукой и активизмом. Синих чулков буквально уподобляют невзрачной и немодной вещи.
Выражение «синий чулок» пришло в русский язык из английского. Его придумали в середине XVIII века в салоне писательницы Элизабет Монтегю. Кружок Монтегю посещал известный учёный Бенджамин Стиллингфлит. Он носил синие шерстяные чулки (как у рабочих) вместо положенных по статусу шёлковых чёрных. За такой стиль к Стиллингфлиту и прилипла кличка «Синие чулки» (англ. Blue Stockings).
Позднее «синими чулками» окрестили всех посетителей салона — мужчин и женщин, которые собирались обсудить литературу, историю и политику. А затем прозвище стало чисто женским: к 1782 году «синим чулком» называли любую учёную педантичную даму.
Английское общество считало, что для мужчины быть образованным — в порядке вещей. Женщина же не должна заявлять о своём интеллекте — это «непростительный грех».
К умным женщинам относились с подозрением. В 1821 году английский эссеист Уильям Хэзлитт написал: «Я испытываю крайнее отвращение к синим чулкам. Мне наплевать на любую женщину, которая хотя бы знает, что значит слово „автор“». А в 1823 году издание «Британский критик» опубликовало анонимное мнение: «Синий чулок — самый гнусный персонаж в обществе. Она опускается, куда бы её ни положили, подобно желтку яйца, на дно и несёт с собой грязь». Так словосочетание «синий чулок» стало уничижительным.
Героиню фильма «Служебный роман» Людмилу Калугину часто называют синим чулком за её характер и стиль в одежде
В начале XX века женщины снова вспомнили про синие чулки. С 1911 года японские феминистки основали общество Seitō («Синий чулок» на японском). Они также выпустили одноимённый журнал, где писали о женской сексуальности, абортах и гендерном равенстве. Японское общество того времени было глубоко патриархальным, и за такую смелость авторок невзлюбили. Журналисты описывали их как «потакающих своим желаниям женщин», которые пьют сакэ, курят сигареты и заигрывают с мужчинами. В итоге пять выпусков журнала запретили цензоры. Некоторые участницы общества не выдержали давления и покинули его.
В конце 60-х американские феминистки создали движение Redstockings (в переводе с англ. — «Красные чулки»). Его название стало отсылкой к «синим чулкам». Слово «красный» в нём символизировало революцию. Участницы Redstockings защищали право на аборт и продвигали лозунги «Личное — это политическое» и «Сестринство — сила». В своём манифесте они назвали женщин угнетённым классом и призвали всех сестёр вместе бороться за свободу.
Слишком избалованная — кисейная барышня
Кисейная барышня — противоположность «синего чулка». В дореволюционной России так называли «не очень умную и недостаточно образованную девушку», которой хватает простых житейских радостей. Позднее словосочетание означало «изнеженную и избалованную девушку». В советские годы его подзабыли, а сегодня окончательно признали устаревшим.
Фразеологизм «кисейная барышня» вырос из слова «кисея». Это лёгкая полупрозрачная ткань, из которой шьют женские и детские платья. Кисейное платье носила Леночка Илличова — провинциальная дворянка из повести Николая Помяловского «Мещанское счастье». Другая героиня повести описала Леночку и всех кисейных девушек так: «Поразительная неразвитость и пустота. Вечно мечтают, вечно играют, не способны к сильному чувству. Лёгкие, бойкие, они любят сантиментальничать, нарочно картавить, хохотать и кушать гостинцы».
Помяловский первым закрепил образ кисейной барышни в русской литературе. Затем его подхватили другие авторы. В 1865 году публицист Дмитрий Писарев написал статью «Роман кисейной девушки». В ней он проанализировал героиню «Мещанского счастья» и заключил: кисейные девушки не отличаются блестящим умом. Они не получили порядочного образования, но зато их ещё не испортила суета светской жизни. Их единственная надежда — удачно выйти замуж.
Если муж попадётся хороший и умный, то и кисейная девушка поумнеет.
Писарев провёл чёткую грань между «мыслящей женщиной» и «кисейной девушкой». Первая может сделать мужчину по-настоящему счастливым. Вторая — «милый ребёнок», к которому нужно отнестись уважительно, но сочувственно. Однако брак с такой девушкой — не самый плохой вариант для умного юноши. По крайней мере, она не будет его использовать.
В 1865 году про кисейную барышню написал публицист и критик Николай Шелгунов. В своей статье «Женское безделье» он противопоставил её «трудящемуся человеку». По словам Шелгунова, кисейная барышня — потребительница. Она только и делает, что рвёт цветы, собирает букетики и раздаёт приказы. Её существование экономически невыгодно. Лучше бы её вообще не было.
С конца 1860-х выражение «кисейная барышня» часто мелькало в литературе и публицистике. Интеллигенты использовали его и в разговорной речи. Но уже к началу XX века словосочетание перестало быть таким популярным (хотя иногда всё-таки просачивалось в советскую прессу).
Слишком незамужняя — старая дева
В русском фразеологическом словаре «старая дева» — это «немолодая женщина, никогда не выходившая замуж». В английском языке сразу три выражения с этим смыслом:
- Spinster (от англ. to spin — «прясть).До конца XVII века так называли женщин, которые зарабатывали прядильным ремеслом. Позднее spinster стало прозвищем для одинокой, бедной и незамужней женщины.
- Thornback. В Новой Англии старую деву до 23 лет называли spinster, а c 26 она превращалась в thornback. Этим же словом называли уродливых рыб с иглами на спине.
- Old Maid. Это не просто социальный статус, а целый персонаж. Так называли деловитую, тщеславную и язвительную женщину, которая уже «не в расцвете сил», но ещё любит кокетничать.
Старые девы Викторианской эпохи жили по-разному. У женщин высшего и среднего класса было меньше финансовых проблем и больше возможностей. Они часто путешествовали, навещали семью и заводили друзей. Старые девы победнее работали гувернантками, швеями и уличными торговками, еле сводя концы с концами.
Шарлотту Лукас из «Гордости и предубеждения» почти называли старой девой, ведь в 27 лет она была ещё не замужем
В России у «старой девы» тоже было много имён: вековуха, засиделка, седая макушка, перестарка, домовая девица, однокосая (после замужества девушки расплетали девичью косу и заплетали вместо неё две). Такими словами называли девушек, которые не выполнили «главное предназначение» — не стали жёнами и матерями.
По словам докторки исторических наук Зинары Мухиной, крестьяне считали стародевичество отклонением, чуть ли не «моральным уродством». При этом «засидеться» в девках можно было уже к 22–23 годам. Порой даже 20-летнюю могли назвать старой девой. А после 29 шансов выйти замуж оставалось совсем мало.
Тех, кто слишком долго «сидел в девках», считали бракованными: раз женщина так долго одна, значит, с ней что-то не так.
Безбрачие старшей сестры бросало тень на младшую: по правилам её нельзя было выдать замуж раньше. Для парня же выбрать «перестарка» было зазорным. Такие девушки могли претендовать только на бедных, больных или гулящих женихов.
Деревенские девушки не выходили замуж по разным причинам: из-за бедности, хромоты, глухоты, близорукости или недостаточно красивой внешности. Иногда они не хотели сами: боялись замужней жизни или хотели помочь овдовевшему отцу с хозяйством. Были и те, кто посвятил себя Богу — их называли «черничницами» или «черничками». Такие девушки давали обет целомудрия и жили уединённо — в небольших избушках на окраине деревни. Родители могли сами «завещать» свою дочь Церкви — например, если она родилась слишком слабой или нужно было отдать за что-то долг Богу.
Старые девы-крестьянки носили тёмную одежду, не надевали украшения и прятали волосы под платок. Им не разрешали наряжаться и водить хороводы. Односельчане чаще недолюбливали таких девушек — даже если они много трудились, их считали бесполезными. Говорили, что они «смущают семью». Исключением были «чернички»: они много молились, знали Евангелие и учили детей грамоте (а значит, приносили пользу общине).
Дворянок тоже часто записывали в старые девы. В 15 лет их уже называли «взрослыми барышнями». В 16–18 они начинали выезжать в свет. Замуж выходили примерно в этом же возрасте: чтобы не стать вековухой и перестарком, нужно было успеть до 23 лет.
Культурологиня Елена Лаврентьева в своей книге «Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры» описала, как «устарелых девиц» видели современники. Их считали молодящимися кокетками и называли «несносными», «жеманными» и «обыкновенно унылыми». Этикет предписывал им «вести себя тихо и покорно, «удаляться от молодых людей обоих полов» и делать вид, что издевательства над ними — безобидная шутка.