Рак молочной железы — это болезнь, которая случается с кем-то другим. И это всегда конец. Так думала Ольга Украинская из Орехово-Зуева, пока в 33 года ей не поставили диагноз. Героиню ждало много сложностей: врач, который отговаривал от лечения, выпадение волос, которое приходилось скрывать от дочери, чувство вины за болезнь, которое вселяли окружающие. Ольга рассказала, как прошла путь от отрицания к борьбе, как принять изменения в теле и самоощущении и как диагноз стал поводом пересмотреть свою жизнь.
«Врач сказал, что не надо параноить и искать у себя болячки»
Я была из тех людей, которые очень редко болеют. Вела активный образ жизни, занималась спортом, правильно питалась. У меня не было никаких предпосылок для рака, и в нашей семье ни у кого не было онкологии. Разве что некоторое время я испытывала сильный стресс — навалились семейные и профессиональные проблемы.
Однажды я встретила знакомую, которая рассказала, что недавно вырезала все доброкачественные опухоли. Она проверилась из-за страха: в нашем небольшом городе от рака умерла 35-летняя воспитательница детского сада. Я ещё тогда сказала: «Да у меня вроде нет ничего». А сама стала в душе себя обследовать. На первом же таком обследовании мне показалась подозрительной маленькая крупица в груди, как гречишное зернышко. Я решила записаться на маммографию и УЗИ. Когда сделала анализы, один врач сказал, что у меня всё нормально, не надо параноить и искать у себя болячки. Но другой медик отправил меня в Москву, чтобы там ещё раз посмотрели результаты. И уже в Москве мне поставили диагноз — инвазивно-протоковый рак третьей степени злокачественности с метастазами в лимфоузле.
«Я даже предложила мужу развестись»
Эта новость была для меня как похороны заживо. Тогда я ничего не знала о раке, для меня эта болезнь ассоциировалась с дорогим лечением, облысением и смертью. До этого, когда я что-то видела по теме онкологии, например, передачи по телевизору, то обычно переключала: тема казалась неинтересной, ведь это было не про меня и не про мою семью.
После постановки диагноза моим главным вопросом стало «Сколько мне осталось?». Ещё я много думала о том, что перед смертью обязательно нужно разобраться с бытовыми вопросами, например закрыть кредитные обязательства.
Потом две недели я просто постоянно плакала, был непрекращающийся поток слёз и мысль: «За что?». Депрессивное состояние усугублялось причитаниями родственников: «Такого не может быть!». Это потом уже я узнала, что родственники проходят те же стадии принятия заболевания, что и сам больной. Иногда первая стадия — отрицание — затягивается.
Я подходила к зеркалу и плакала от мыслей о том, какой я буду: большой, зелёной, лысой, без груди. А внешность для меня на тот момент значила очень много. Я даже предложила мужу развестись: отчасти потому, что не хотела обрекать его на трудности, но отчасти потому, что знала, что он ценитель женской красоты, и думала, что ему будет стыдно за меня.
При этом страха смерти у меня не было, скорее был страх за близких: за ребёнка и родителей. Я думала о том, как они будут без меня. Я поняла, что до этого, наверное, у нас не совсем правильно была налажена жизнь: муж и ребёнок не знали каких-то вещей, которые стоило бы знать, родители не умели пользоваться интернетом. На работе я руководила проектом, который полностью замыкался на мне. И за время моего лечения эти проблемы решились: близкие стали более самостоятельными, а на работе я передала часть дел.
«Волосы отрастут, а люди не отрастают»
Мой супруг довольно быстро переориентировался: искал информацию, показывал мне истории девчонок, которые пережили рак и рассказывали о том, как проходило лечение. Я тогда вообще не представляла, из каких этапов оно будет строиться, и главное — для чего лечиться. Я начала погружаться в дебри информации об онкологии, чтобы понять, что меня будет ждать.
Я долго не могла купить себе какую-то вещь: была мысль, что раз я умираю, незачем тратить деньги на одежду или косметику. А потом я поняла, что нельзя себя так настраивать, пошла и купила сразу два платья.
Так я начала перестраивать мысли: приучать себя к тому, что это просто новый этап на моём пути. Какая-то другая жизнь — сложная, но всё-таки жизнь.
Я живу в небольшом городе — Орехово-Зуево. И долгое время руководила разными проектами, в том числе большим ночным клубом. У меня было много знакомых: по пути на работу я по пять раз здоровалась. Я понимала, что буду меняться внешне, и мне не хотелось каждому человеку отдельно объяснять, куда делись мои ресницы и брови, поэтому я рассказала о диагнозе на своей странице в социальной сети.
После этого многие люди стали вести себя отстранённо: если раньше во время встречи они подходили и спрашивали, как дела, то во время лечения перестали. Я понимала, что у меня, возможно, была бы такая же реакция: я бы не знала, что сказать. Это просто элементарная растерянность. И это не значит, что люди не хотят вас поддержать, они просто не знают, как это сделать.
Мне было приятно внимание, например, когда, знакомые звали меня на концерт или предлагали забрать ребёнка на каникулы. Важно знать, что есть люди рядом, которые помогут, если нужна будет помощь. Но вот причитания и горевания: «Какая ты бедненькая, почему именно с тобой это случилось» — они не помогали. Были люди, которые приходили и рыдали, и мне приходилось их успокаивать. Это сложно.
Ещё мне помогало, когда говорили: «Ты всегда помогала людям, сейчас ты вылечишься и сможешь помогать ещё больше». Вообще я заметила, что акцент на прошлых достижениях воодушевляет, напоминает об успехах и заставляет двигаться дальше.
И есть фразы, которые, наоборот, раздражают. Мы с девочками, у которых тоже диагностировали рак, как-то составляли топ самых приятных и неприятных слов поддержки. Оказалось, что больше всего нас всех бесит: «Ты держись».
Единственным человеком, от которого я скрывала болезнь, была моя дочь. Ей тогда было девять лет. Я пробовала сказать, что решила стать лысой, потому что это модно: вот, посмотри, некоторые актрисы бреют голову. Но она сказала: «Нет, мамочка, пожалуйста, не надо». Я не хотела её травмировать, и когда волосы выпали, всегда надевала парик. Даже спала в нём, чтобы дочь случайно не увидела меня лысой.
На пятом месяце болезни я всё-таки решилась рассказать ей о диагнозе. И её реакция меня удивила: дочка буквально осыпала меня поддержкой. Больше всего запомнились слова: «Мамочка, всё правильно. Волосы отрастут, а люди не отрастают».
«Я представляла, что во время химиотерапии буду лежать сине-зелёная с тазиком»
Я лечилась девять месяцев. Лечение состояло из нескольких этапов. Сначала я прошла шесть курсов высокодозной химиотерапии, которую мне капали один раз в 21 день. Потом было полное удаление груди вместе с лимфоузлами. А потом лучевая терапия. Но и это ещё не все: уже три года я нахожусь на гормонотерапии. Обычно она длится от двух до пяти лет, но последние исследования показали, что десятилетняя гормонотерапия эффективно увеличивает продолжительность жизни. Так что я буду лечиться дольше.
За время лечения я узнала о своём заболевании всё. Я знала все линии лечения, читала клинические исследования и разбиралась в новых разработках. Я разговаривала с врачами на одном языке. Наверное, на мою усидчивость и любознательность повлияла врачебная ошибка в самом начале, когда сказали, что у меня всё нормально. Если бы я тогда послушала врача, всё бы могло плохо кончиться.
Онкология ведь не болит до четвёртой стадии. Физически было плохо только от побочных эффектов лечения: у меня был стоматит и проблемы с кишечником, которые лечили уже профильные врачи. Во время химиотерапии происходит интоксикация организма, как от отравления, поэтому, конечно, чувствуешь себя не лучшим образом. Но сейчас есть современные препараты, которые минимизируют этот ущерб. Я представляла, что буду сине-зелёная лежать с тазиком, а в итоге я работала и жила практически обычной жизнью.
Лечение проходило в Московском областном онкологическом диспансере. Я лечилась по ОМС, а платно делала только реконструкцию груди. В начале лечения я готова была жить вообще без груди: «Отрежьте всё, лишь бы я осталась живой». А потом страх по поводу жизни немного ушёл, и эстетическая составляющая вновь стала важна: я поняла, что не хочу сильно снижать качество жизни.
Реконструкция состояла из трёх этапов. Сначала, когда удалили грудь, внутрь зашили эспандер, который растягивает кожу. Лучевую терапию я проходила уже с ним. Через шесть месяцев после лучевой терапии эспандер вытащили и поставили в грудь имплант, а потом мне сделали сосок. Понятно, что как мама с папой сделали, уже не будет, но сейчас, если я надену купальник, никто и не поймёт, что у меня была удалена грудь.
«Пока ищешь причину, ты чувствуешь себя плохой»
Сейчас рака нет, но определённые проблемы со здоровьем остались: у меня удалены лимфоузлы, поэтому я столкнулась с лимфостазом (нарушением движения лимфы в сосудах и её застоем в тканях. — Прим. ред.). К тому же гормонотерапия дает свои побочки: усталость, «приливы». Есть и ограничения: мне нельзя поднимать тяжёлое, резко менять климатические пояса, а еще нужно быть осторожной с современной косметологией, определенными видами массажей. Но в остальном всё нормально.
Я продолжаю работать: развиваю свой бизнес, веду группу взаимопомощи в городе и занимаюсь скандинавской ходьбой. А ещё мечтаю масштабировать проект, которым занималась до диагноза и который за время болезни упаковала во франшизу. Я не стала менее активной, наоборот, теперь живу более плодотворно. Единственное — теперь надо внимательнее следить за здоровьем.
Самое сложным в болезни для меня был тот информационный вакуум, в котором я находилась, нехватка информации, непонимание, куда идти, с чего начинать.
А ещё окружающие вселяют сильное чувство вины. Люди начинают искать причину болезни, и это может сильно мучить. Например, собеседник работает с утра, а заболевшая — по вечерам, значит, рак наступил из-за вечерних смен. Один скажет, что рак случился из-за того, что заболевшая ела картошку фри, а другой — из-за того, что ты загорала.
Пока ищешь причину, ты чувствуешь себя плохой. Но на самом деле от рака не застрахован никто. Болеют и веганы, и спортсмены, и люди, живущие в деревне с чистым воздухом и экопродуктами.
«Осознала, что живу не по черновику»
До болезни и у меня, и у моей семьи была канцерофобия (страх заболеть раком. — Прим. ред.). Наверное, потому, что мы чаще слышим, что человек умер от рака, а не что вылечился. В обществе считается, что рак — это конец. Из-за этого люди, столкнувшиеся с болезнью, не верят в положительный исход. Я встречала девушек, которые после постановки диагноза говорили: «Я хочу выйти из окна».
Мне кажется, важно понять, что болезнь не перечёркивает всю жизнь. Любой диагноз — это только обстоятельства, но всегда есть что-то ещё, на чём можно сосредоточиться: семья, работа, друзья.
Мне диагноз показал, какие вещи в жизни меня не устраивают. Я осознала, что живу не по черновику, что не нужно терпеть то, что не нравится.
Болезнь трансформировала мои отношения с семьёй, работой, деньгами. Я стала больше ценить себя. Не работать бесплатно, не тратить время на людей, общение с которыми не приносит мне удовольствие.
Я поняла, что если что-то не получается, значит, надо переключиться на что-то другое. Не нужно застревать в одной точке, например, только в отношениях или только в работе. Ведь жизнь проходит. А пока она не закончилась, живём-живём-живём.
🌸 Узнайте больше про рак молочной железы
Наталия Спитэри удалила грудь из-за онкологии и ведёт блог о своей жизни
9 мифов о раке груди, которые мешают здраво относиться к нему
Обложка: фото из личного архива героини.
Станьте первым, кто оставит комментарий