«Это не прихоти „сумасшедших феминисток“»: харассмент в университете и как с ним бороться

Двусмысленные намёки с сексуальным подтекстом, присвистывания, навязчивый физический контакт, — всё это харассмент, если происходит между руководителем и подчиненным. Мы поговорили с девушками, которые столкнулись с неподобающим поведением со стороны преподавателей, о том, как они переживали свои истории. А также спросили сотрудницу Европейского университета Нику Костенко, как вузы могут это прекратить. 

Люди, которые сейчас рассказывают о харассменте в российских университетах, в каком-то смысле первопроходцы. И они сталкиваются с таким количеством негатива, агрессии и угроз с совершенно разных сторон, что заставлять людей «опубличивать» их историю — неправильно. 

Тут ситуация с разных сторон неприятная. Если люди не «опубличивают», то это играет на руку харассеру. Если «опубличивают», то оказываются в очень уязвимой ситуации. Мы не должны забывать, что люди, которые столкнулись с харассментом, могут быть в сложном психологическом состоянии. Особенно это касается тех, кто первым начинает об этом говорить.

Когда есть культура разговора, когда есть какие-то институты, какие-то документы, какая-то применительная практика — уже не так страшно. А когда человек первый в своём вузе решает высказаться — это очень серьёзный шаг. Нужно обладать большим мужеством и большими ресурсами, чтобы выстоять в этой борьбе. Мы все понимаем, что в нашей культуре до сих пор существует убеждение «всегда виновата жертва». 

Это важная штука, о которой надо помнить. 

Наше общение в основном проходило в социальных сетях. Иногда мы пересекались в учебном корпусе — просто здоровались и могли обменяться парой реплик. 

Он казался мне прикольным. И многим ребятам с факультета тоже. Уже немолодой мужчина на одной волне со студентами: и за мемы шарит, и любит, чтобы к нему на ты обращались, и очень открытый и участливый. 

Я как-то поссорилась с молодым человеком и, как истинная drama queen, завуалированно написала об этом в твиттере. Этот преподаватель тут же поинтересовался в личных сообщениях, что случилось. Не знаю, преследовал ли он своим сочувствием какие-то цели, хотел ли как-то втереться в доверие и сдружиться с интересующей его девочкой, — ничего утверждать не буду. Но тогда я не увидела в этом ничего криминального. Мне, наоборот, показалось, что человек очень отзывчивый. 

В таком режиме — эпизодическое общение в интернете и «привет, как дела?» в учебном корпусе — прошло где-то полтора года. Инициатором чаще всего был он. 

Его поведение стало смущать, когда в ленте начали высвечиваться его лайки под чьими-то нюдсами (обнажёнными фотографиями). Можно долго рассуждать о том, как могут или не могут вести себя преподаватели в социальных сетях, но лайкать голых девушек студенческого возраста, когда на тебя подписана половина факультета — как минимум странно. И уже не похоже на отзывчивость. 

К моим фотографиям он тоже проявлял интерес. Хотя откровенную наготу в контексте «посмотрите, какая у меня грудь» я никогда не постила — фотки как фотки. Лайкал, комментил, даже в личку писал с восхищениями. Мне такое внимание не нравилось. Но я старалась быть вежливой: человек вроде хорошие вещи говорит, зачем ему грубить? 

Но на четвёртом курсе всё изменилось. 

Я, мягко говоря, была в шоке. Он попытался переобуться и преподнести это как шутку, но в следующем же сообщении аккуратно повторил предложение. 

Честно сказать, я мягко отделалась, потому что вовремя поняла, что у него не всё в порядке с головой, и прекратила общение. Но после той переписки мне было очень плохо. Я винила себя: если всякие дяденьки считают, что я возьму у них деньги, куплю на них секс-игрушку и буду себя удовлетворять, может, я сама напросилась? 

Сейчас понимаю, что не виновата, потому что он преподаватель и должен соблюдать субординацию. И тем более не предлагать студенткам такие вещи. Но тогда мне потребовалось несколько недель, чтобы усвоить эту мысль. Хорошо, что рядом оказались люди, которые выслушали и поддержали, — это было необходимо. 

Я рассказала друзьям, нескольким однокурсницам и так постепенно история разлетелась по факультету — дошло даже до выпускников. В какой-то степени она стала катализатором — высказалось ещё несколько студенток. Как оказалось, были случаи, когда он приглашал девчонок домой, признавался им в любви и лез обниматься. 

А ещё через некоторое время все эти случаи дошли до декана. Но понёс ли преподаватель какую-то ответственность? Нет. Работает на факультете и дальше вклинивается в доверие к студенткам. Правда, я уже полтора года, как выпустилась, и не знаю, что там сейчас происходит, но он по-прежнему преподаёт. 

У нас вообще считалось нормой со стороны мужчин-преподавателей фамильярно общаться со студентками: кто-то шутил, кто-то приобнимал. Конкретно этот — во время консультаций закрывался с девушками в кабинете. То есть ты к нему приходишь, а он запирает дверь на ключ, «чтобы никто не мешал». Но только когда девушка приходила с парнем, ему дверь закрывать было уже незачем. 

Самый неприятный случай был на экзамене. Он попросил меня сесть не напротив, а рядом на скамейку. Я была в юбке. Пока отвечала, он положил руку мне на коленку. Я остолбенела — понимала, что это ненормально, но ничего не могла сделать. Очнулась через пару секунд и отодвинулась. Юбки больше на экзамен не надевала. 

Он был очень уважаемым человеком и в университете, и в городе, поэтому по умолчанию считался святым. 

Я знала, что я не одна, и в подобной ситуации оказывалось много девчонок. А ещё знала, что он не единственный преподаватель, который ведёт себя неподобающе. Но мы не пытались это прекратить, потому что не понимали как. И не верили, что кто-то будет нас слушать. Плюс было мнение, что раз они ведут себя так не со всеми, то мы сами провоцируем. 

Открыто об этой истории я решила рассказать после того, что случилось с Анастасией Ещенко (аспирантка СПбГу, которую убил и расчленил преподаватель и гражданский муж, историк Олег Соколов. — Прим. ред.). Мне показалось важным высказаться, и я написала пост в социальных сетях. Тогда многие из моих одногруппников и одногруппниц меня осудили, так как преподавателя уже нет в живых и я «не должна осквернять его память». 

А спустя несколько лет после окончания вуза я узнала, что на факультете ничего не изменилось, а стало даже хуже. То есть девушкам открыто говорят «я бы тебя т***нул» или силой усаживают на колени. 

Мои знакомые, которые там сейчас учатся, оказались более смелыми, чем мы, и дошли до администрации. После этого у них было много проблем как с преподавателями, так и со студентами. Их обвиняли и стращали. Несмотря на то что преподавателя отстранили от работы в их группе, самих девушек затравили, и одна из них взяла академический отпуск. 

Он был довольно молодым. Его внимание проявлялось в объятиях за талию — он вообще позволял себе много тактильных контактов. Иногда мог между работой пригласить на обед и попытаться за меня заплатить, но я это пресекала. Ещё часто приглашал на какие-нибудь мероприятия вне университета. 

Видимо, я слишком поздно обратила внимание на странности его поведения, так как наше общение начало балансировать на грани между профессиональным и дружеским. В итоге оказалось, что дружила только я. 

Мне и в голову не могло прийти, что просто дружеское общение с человеком может стать приглашением к действию. Наша плотная работа началась в октябре, а уже в ноябре я поняла, что затянута в странные «романтические» отношения с преподавателем. 

Как-то в рамках моей дипломной работы мы проводили очень долгий эксперимент. Нам пришлось задержаться на кафедре до позднего вечера, где никого кроме нас уже не было. Тогда он попытался меня поцеловать. Я увернулась, а он крепко сжал меня в объятиях. Я сослалась на эксперимент, и это было моей ошибкой номер один — нужно было сразу показать мою позицию по этому вопросу. 

Естественно, после этого я чувствовала себя не в своей тарелке и начала откровенно побаиваться, что в такой ситуации будет сложно сдать зачёт. При следующих рабочих встречах я старалась не оставаться с ним наедине. Даже если нужно было работать над дипломом, просила подругу быть со мной. 

Я решила поговорить об этой ситуации с матерью, и это была моя ошибка номер два. Мать начала уверять, что это очень круто: он же мужчина, ещё и преподаватель — «как тебе повезло, не смей его отталкивать».

Почему-то до меня до конца не доходило, что конкретно он хочет. Возможно, я отрицала эту мысль и не верила в откровенность его действий, поэтому и резких замечаний не делала. 

Мне на тот момент был 21 год, и тогда в целом было не принято говорить о харассменте. Плюс появилось давление со стороны матери и убеждения, что это абсолютно нормально: «Даже если не будет отношений, что тебе, жалко, что ли, пусть человек за тобой поухаживает». 

Как итог, я зачем-то согласилась пойти с ним на культурное мероприятие, и для него это стало призывом. Я же под давлением матери, а потом и других родственников, сдалась и пыталась убедить себя, что мне это на пользу. Однако в какой-то момент поняла, что мне неприятно: зачем я в это ввязалась? 

В университете многие преподаватели знали о наших так называемых отношениях. Он зачем-то возил меня знакомиться с матерью, рассуждал о браке и вообще начал вести себя как «хозяин» моей жизни. Это очень давило, и я решила всё закончить. 

В открытом диалоге я сказала, что, наверное, не стоит продолжать эти отношения и хотелось бы, чтобы это не повлияло на мою учёбу. Он вроде как согласился. Но весь весенний семестр язвил на парах в мой адрес и не упускал возможности поглумиться над моими работами. При этом откровенно он не угрожал, но ситуация была крайне неприятной. Экзамен тоже дался сложно — наверное, он вымещал на мне свою обиду.

Я это пережила и сейчас понимаю, что изначально нужно было вести себя иначе. Да даже если бы все события развивались так же, но я знала, что есть какие-либо правила внутри университетского устава, по которым я могу пресечь подобное отношение без вреда для себя, я бы обязательно этим воспользовалась. 

Ещё важно обговорить: это был конец то ли второго, то ли третьего курса, и у меня на тот момент были, что называется, небольшие «беды с башкой». Непроработанные отношения с отцом вылились в daddy issues: меня тянуло к взрослым мужчинам, но не в сексуальном подтексте, а именно в попытке восполнить отцовскую любовь.

Вообще я и так, если мне что-то интересно, стараюсь себя проявить. А тут добавился интерес к чисто отцовской фигуре, и на том курсе я была самая активная: не пропускала занятия, отвечала на все вопросы, делала все задания. И действительно получала много ответного внимания. 

От самого преподавателя я была в восторге. Он интересно вёл курс плюс был околоотцовской фигурой, ещё и человеком из моей профессии, к опыту которого хотелось стремиться. 

Я не замечала, что что-то не так. Мне казалось нормальным, что я шучу какую-то шутку на паре и происходит тактильный контакт: он подходит, хвалит, кладёт руку на плечо. 

После окончания курса мы держали контакт. Пару раз он давал мне работу (что-то сфоткать или написать) и платил за это. Даже пытался устроить меня в издание, в котором работал, но, слава богу, ничего не вышло. 

Потом мы где-то год не общались и не виделись, но он иногда мог написать в социальных сетях. За это время я поняла, что на самом деле он неприятный человек. 

В журналистском сообществе его не любили, потому что он довольно прогосударственный чувак и занимается какими-то мутными проектами. Ещё я как-то была на его лекции, где он выступал против феминизма, говорил, что не понимает, зачем женщины идут в журналистику, когда нужно выходить замуж и всё такое. 

Но даже несмотря на это он по-прежнему был для меня авторитетом — всё-таки один из самых знаменитых журналистов в городе. Возможно, с моей стороны была какая-то двуличность. Я рефлексировала, что он мне неприятен и я не хочу на него ориентироваться, но, если мы где-то случайно пересекались, вела себя довольно дружелюбно. 

На тот момент у меня было две работы, на которых я буквально сидела 5/2, и всё равно больше половины зарплаты уходило на оплату квартиры. Я ощущала необходимость в деньгах и пыталась найти какие-нибудь проекты, чтобы больше зарабатывать. Он мне позвонил с предложением по работе и попросил о личной встрече. Я согласилась. 

Он заехал за мной на машине, предложил съездить выпить кофе. Мы приехали в довольно приличное заведение, и я чувствовала себя девушкой, выгуливающей деда. Он вёл себя по-идиотски, и мне было очень стыдно. Я сидела и не могла отстоять собственные границы. 

Мы выпили кофе, и он предложил прогуляться по исторической части города. Она состоит в основном из частного сектора, и пока мы шли, он рассказывал про разные дома. А потом мы свернули в какие-то кусты, где не было даже асфальта, и он неожиданно начал признаваться в чувствах. 

Я опешила: я шла поговорить о работе, а тут признания в любви. Но о какой любви может идти речь, когда мы почти не общаемся, и он меня совершенно не знает. Я опять не смогла отстоять свои границы и просто замолчала. 

Когда мы снова вышли на оживлённую улицу, он как ни в чём не бывало продолжил рассказывать про дома. А я шла, меня трясло, я вообще не слышала, что он говорил. Пыталась мысленно себя успокоить, что ничего страшного он мне не сделал. Влюбился — ну с кем не бывает. Я ему откажу, и мы разъедемся по домам. 

Он предложил отвезти меня домой. 

Мы остановились недалеко от моего дома. Машина была закрыта изнутри — пока он на кнопку не нажмёт, она не откроется. Я пыталась отстегнуть ремень безопасности, а он повернулся ко мне и сказал: слушай, а, может, поцелуемся? 

У меня в голове просто максимальное непонимание: я же не ответила ему взаимностью! Я чётко сказала «нет» и попросила выпустить меня из машины. Он это проигнорировал. Мне стало страшно. Он начал ко мне наклоняться. Я истерически попросила не трогать меня, и он всё-таки открыл дверь. 

До дома я дошла в полном аффекте. Сразу позвонила подруге по видеосвязи и с истерическим хохотом начала рассказывать о произошедшем. Из-за шока у меня была неадекватная реакция. 

Потом он пытался писать мне в социальных сетях. Я его игнорировала и в конце концов заблокировала. С тех пор я с ним не общаюсь, не вижусь, не знаю, что с ним происходит, и очень этому рада. 

В твиттере на меня подписано много городских журналистов и студентов факультета, поэтому я написала эту историю там и предупредила держаться от него подальше. Люди меня поддерживали, хотя и была неадекватная реакция, которую я не ожидала. 

Но в целом мне плевать. 

С 2019 года преподаватель больше не выступает на нашем факультете. Возможно, деканат понял, что это не самый компетентный человек. 

На первом курсе он вёл у нас потоковые лекции. Меня и тогда напрягали его шутки, но, когда он начал вести практику у нашей группы, где одни девчонки, я поняла, что это уже выходит за рамки. Он мог выдать какую-нибудь цитату в духе «В жизни могут быть либо деньги, либо любовь. Если есть деньги, то и любовь можно купить, а если нельзя — можно изнасиловать». 

Самая отвратительная ситуация произошла с моей одногруппницей прямо на паре. Он наглядно показывал ей, что она начертила объекты слишком близко друг к другу, и придвинул её к себе так, что её колени уткнулись ему в промежность. Смотреть на это было неприятно. 

К сожалению, не все воспринимали это, как я. Для многих девчонок это выглядело как просто шутки «забавного» старичка. В конце концов мы с подругой устали от такого поведения и пошли жаловаться заместителю декана. Он попросил дать этому преподавателю две недели на исправление. Но всё стало только хуже. 

Преподаватель начал устраивать истерики. Рассказывать всем, что на него написали заявление и у него отняли часть зарплаты. Мы написали групповую просьбу, чтобы у нас поменяли консультанта, но никто ничего не делал. А он, видимо, понял, что жаловались я и моя подруга, и перестал нас консультировать — начал ещё больше издеваться. 

Я снова пошла к замдекана. В этот раз чтобы пожаловаться, что он меня не консультирует и я уже полтора месяца не могу сдать курсовую. И вот тогда мне сказали: «А, ну вот это, конечно, серьёзнее», — и убрали его из нашей группы. А этот преподаватель ещё долго не успокаивался и писал разные заявления декану и ректору. 

Европейский университет первым принял политику о запрете домогательств, травли и преследования. Как так получилось? 

У нас в университете живой студсовет: он активно борется за права студентов, участвует в учёных советах, у него есть своя повестка. И эта политика — их инициатива. 

Когда у нас в вузе произошла история, связанная с домогательствами, стало понятно, что существующие институты не приспособлены для этого случая. Хотя у нас есть прописанные этические принципы, в которых обсуждается, что это недопустимо, но без деталей. И есть конфликтная комиссия, которая разбирает подобные ситуации. 

Когда дошло до дела, выяснилось, что она заточена под академические конфликты (гранты, публикации, авторство), а такая история плохо вписывалась в документ, и никто не знал, как реагировать. Поэтому первое решение не устроило ни одну из сторон. 

Тогда студенческий совет пошёл на эскалацию. И это было правильно. Мы собрали инициативную группу преподавателей, которые модерировали эту историю. А потом с помощью более широкого представительства (по представителю с каждого факультета) начали создавать документацию путём долгих обсуждений (пять учёных советов!). 

Как работает эта политика? 

Мы поняли, что деканат и ректорат — это очень плохо. Так как они такими вопросами никогда не занимались, они не компетентны. Поэтому мы придумали такую форму как омбудсмен, и как только снимут ковидные ограничения, на общеуниверситетской конференции будем выбирать человека на эту роль. 

Общеуниверситетская конференция — это формат всеобщего голосования, когда каждый может выдвинуть свою кандидатуру. Мы хотим выбрать человека, который будет уважаем и студентами, и преподавателями, и администрацией. 

Омбудсмен — это важно. Он будет понимать, что это его дело, а люди будут понимать, что по таким вопросам надо идти к нему. Потому что когда у нас случилась та ситуация, человек не знал, к кому обратиться за помощью, и пошёл в студсовет. Это было правильно, но если бы это был не студент? 

Харассмент — это не только про отношения «преподаватель — студент». Он может быть и внутри подразделений и каких-то административных служб. Это всеобщая проблема, а потому и фигура должна быть универсальной. 

Какие обязанности у этого человека? 

В наших документах довольно чётко прописано, что омбудсмен может помочь той стороне, которая считает себя пострадавшей, сформулировать, написать и подать заявление в конфликтную комиссию. А также сопровождать человека всю дорогу.

Ещё он может посодействовать открытому разговору между сторонами, потому что иногда людям надо просто поговорить. То, что мы сейчас называем новой этикой, — поколенческая вещь. То, что десять лет назад казалось нормой, сейчас таковым не является. Некоторые люди ещё не перестроились. Вполне может оказаться, что можно человеку сказать: для меня подобное поведение недопустимо, он извинится и больше так делать не будет.

Пара-тройка прецедентов, и таких историй станет меньше. Мы же понимаем, что когда в вузе формируется культура разговора на эту тему, даже самым консервативным людям приходится смириться — такое поведение недопустимо. И они ещё сто раз подумают, прежде чем себя как-то некорректно повести. 

Но если происходят вещи, которые так не решаются, тогда собирается конфликтная комиссия. 

И что происходит дальше? 

Конфликтная комиссия — серьёзный орган, в котором три-четыре человека. Причём каждая из сторон может по одному человеку отозвать, если кто-то кому-то неприятен. 

Ещё можно привлечь своего психолога, если вы не можете в одиночку рассказывать о том, что произошло и вам нужна поддержка. А дальше рассматривается всё: факты, переписки и так далее. Но мы договорились, что всё, что происходит на конфликтной комиссии, не выходит за её рамки. Стороны подписывают бумагу о нераспространении. 

Исходя из этого комиссия принимает решение — вплоть до увольнения или отчисления. Это могут быть и выговоры, и строгие выговоры, и занесение в личное дело. 

Ещё важно сказать, что, если стороны находятся в подчинённых отношениях (научный руководитель — студент, преподаватель — студент), вводятся обеспечительные меры. На время рассмотрения дела их разводят. 

Хорошо. А что входит в список недопустимых действий? 

Это был очень сложный вопрос — что такое харассмент? Если вы посмотрите документ, то увидите, что мы не прописывали определений. Мы описывали типы поведения, которые нам кажутся недопустимыми. И там не только харассмент, а ещё преследование, оскорбление, расистские или гендерные шутки. Я уже не говорю про физический контакт. Нам было важно включить любые типы поведения, унижающие человеческое достоинство и злоупотребляющие властью. 

А может ли кто-то из студентов, который знает о том, что происходит такая ситуация, но не с ним, обратиться к омбудсмену? 

Нет. Мы специально этого не делали, поэтому что это уже донос. Это целое поле для спекуляций и злоупотребления, и можно очень далеко зайти. 

Мы везде пишем, что очень строго не рекомендуем романтические и сексуальные отношения в структуре, где есть подчинение. Но мы не можем их запретить. 

Когда мы писали декларацию, мы перелопатили огромное количество документов разных университетов мира. В американских вузах стоит строгий запрет: начал отношения — вон. 

Мы, будучи Европейским университетом, ориентировались на европейские вузы. За основу брали положения Оксфордского университета. Там нигде не говорится, что нельзя вступать в сексуальные отношения. 

Наша задача заключается в том, чтобы люди понимали, что они находятся в зоне риска: их могут уволить или отчислить. Но говорить о том, что мы будем следить, кто с кем спит, — неправильно. 

Если человек сам почувствовал, что он попал в абьюзивные отношения, и хочет об этом поговорить, мы поможем. Если он не готов об этом говорить, значит, не готов. У него есть право частной жизни. 

Как вы думаете, насколько это рабочая схема для других вузов? 

Европейский — это хорошая «песочница», в которой можно опробовать эту политику, чтобы посмотреть, как она будет работать. У нас есть либеральность взглядов, очень большая свобода высказывания своего мнения. 

В Европейском действительно коллегиальное правление, не фиктивное, а по-настоящему. Учёный совет — это место для дискуссий. И это маленький вуз, где все всех знают. Поэтому в Европейском это было сделать легче. Но есть вероятность, что модельным примером для больших вузов мы не станем.

Чтобы принять документы нужна поддержка большинства. Нужно провести большую работу, чтобы большинство поняло — это действительно важный шаг, который регулирует отношения и создаёт защиту для всех сторон. А не прихоть «сумасшедших феминисток». 

*Деятельность Meta Platforms Inc. и принадлежащих ей социальных сетей Facebook и Instagram запрещена на территории РФ.