9 августа 1945 года над японским городом Нагасаки разорвалась атомная бомба. Эта трагедия унесла десятки тысяч жизней. В издательстве Individuum вышла книга «Колокол Нагасаки», написанная доктором Такаси Нагаи. В день взрыва он работал в университетской больнице неподалёку от места, куда упала бомба. Публикуем отрывок из его воспоминаний — о том, как персонал больницы спасал жизни пациентов, воюя с огнём и страхом.
Хасимото было семнадцать лет, а Цубакияма недавно отметила шестнадцатилетие. Мы звали медсестёр Бочоночек и Фасолинка. Невысокие и коренастые, они пробрались в приёмный покой, где беспомощно стонали семь человек — пациенты и студенты. Первым они обнаружили одного довольно крупного пациента, лежащего прямо у входа, вдвоём осторожно подняли и понесли его вниз по ступенькам. Затем девушки вернулись и таким же образом эвакуировали следующего.
Справившись со всеми в приёмном покое, они перешли во врачебный кабинет. Здесь они обнаружили знакомую медсестру, которая была без сознания. Взяв её на руки и перенеся вниз, Бочоночек почувствовала глубокую радость, которой никогда не испытывала прежде. Это была благородная радость, сопровождаемая настоящим счастьем. «Эта же медсестра Хамадзаки, она сейчас без сознания, постанывает и не может знать, что я выношу её из огня на руках. Если Фасолинка не расскажет Хамадзаки, та никогда и не узнает, что мы спасли ей жизнь. Когда всё это закончится и мы вернёмся к нашей повседневной работе, придёт день, и она встретит нас в коридоре больницы, и тогда Хамадзаки, проходя мимо, слегка наклонит голову, приветствуя нас, и уйдёт, не имея ни малейшего представления о том, что произошло и кто спас её сегодня», — когда Бочоночек думала об этом, её лицо озаряла улыбка.
Вдруг воспоминания перенесли её в детство. Тогда самым драгоценным для неё была бутылка, где она хранила красные ягоды. Эту бутылку она прятала в углу маленькой кладовой, в месте, которое знала только она. Даже старшая сестра ничего не подозревала, а вот брат догадывался, но так и не смог найти бутылку. Утром и вечером Бочоночек тайком пробиралась к сокровищнице и съедала одну ягодку. Она дорожила ими, будто рубинами.
Тем временем Фасолинку занимали иные мысли. Почему сегодня люди такие лёгкие? Раньше она переносила раненых и больных, которых привозила скорая помощь, помогала перекладывать пациентов с каталки в приёмном покое. И порой даже втроём медсёстры с трудом управлялись с одним пациентом. Но сегодня они все казались лёгкими. Это было странно. Может быть, их вес уменьшился из-за потери крови? Она вспомнила уроки гражданской обороны, которые проводил профессор Нагаи. Если настоящая война такая же, как то, что она испытывала сейчас, то тренировки не должны были быть такими тяжёлыми и изматывающими…
Вскоре после поступления в медучилище она прошла испытание страхом. Студенты старших курсов и медсестры, игравшие роль мёртвых или раненых, стонали в плохо освещённой комнате, а первокурсники, которые ещё не начали изучать анатомию, должны были войти в эту комнату и проверить у всех пульс — никто не знал, что пациенты были ненастоящими, а «неживые» живыми. Фасолинка подумала, что страх, охвативший её тогда, почему-то не вернулся сегодня, когда она держала на руках настоящих раненых и мёртвых.
Она вспоминала упражнения по транспортировке раненых и как они обвязывались верёвками на головокружительной высоте крутого склона горы Анакобо. Тогда было намного страшнее, чем в реальности, с которой она столкнулась сегодня. А ещё в памяти Фасолинки всплыло, как они тренировались тушить бомбы. В комнату бросили настоящую зажигательную бомбу, и ей сказали: «Немедленно погаси её — или разгорится пожар!»
Потом она подумала о подругах Коянаги и Ёсиде, с которыми провела последний год. Вместе они и плакали, и смеялись, и тренировались, и дежурили во время воздушных налётов. Без них она чувствовала себя одинокой. Их разделяла стена огня, и Фасолинка не знала, живы они или мертвы. Ей оставалось только верить, что она ещё встретит своих подруг. Высунув голову из окна, она закричала: «Ёсида-са-а-ан! Ёсида-са-а-ан!» Бочоночек, стоявшая рядом, тоже крикнула: «Иноуэ-са-а-ан! Мит-тя-я-ян!» Но ответа не последовало. Пламя ревело, а здания рушились уже совсем рядом.
Когда девушки начали помогать следующему пациенту, то увидели, что огонь, захватывая новые помещения, почти приблизился к ним. И всё же, когда они заползали в окутанные дымом комнаты — с полотенцами, плотно обвязанными вокруг головы, закрывающими носы и рты, — и вытаскивали раненых, то испытывали трепет ответственности, которого не знали до этого дня.
Выбравшись из пожарища, они заметили, что края рукавов обгорели. Но обе чувствовали непередаваемую радость и гордость оттого, что выполняют свой долг и спасают людей.
Как оказалось, легче помогать пациентам, находящимся без сознания. Те, кто был в сознании, создавали неудобства: жаловались на раны, причинявшие боль, и просили при транспортировке быть осторожней и медленнее. Другие просили медсестёр вернуться за какими-то забытыми вещами или документами, заставляя тратить драгоценное время. Более того, они не понимали масштаба трагедии, которая обрушилась на Нагасаки вместе с бомбой, и не догадывались, что почти вся больница охвачена пламенем. Пожалуй, их капризы только раздражали.
В отделении внутренних болезней в одной из палат лежал больной с острым ревматизмом суставов. Доктор Оокура и медсестра Ямада попытались взять его на руки, чтобы вынести из палаты, к которой подобрался огонь. Но только они приподняли пациента, как он закричал и заявил, что предпочёл бы остаться на месте, чем терпеть такую боль. Тогда они занялись эвакуацией других пациентов. Наконец, после того как помогли всем, они снова вернулись к больному с ревматизмом. Снова они приподняли его. Но он причитал и требовал носилки. Медработники бросились искать носилки повсюду, но нигде не смогли найти исправный инвентарь. Потеряв уйму времени, они вернулись к палате и обнаружили, что она горит.
«Там остался один пациент. Он отказывался от нашей помощи!» — с болью в голосе сообщил мне доктор Оокура. «Ты сделал всё, что мог, — ответил я и добавил: — Я беру ответственность за смерть этого пациента на себя». Но лица моих коллег были печальны. Казалось, они физически ощущали боль из-за смерти этого человека и беспомощно стояли у палаты, которой безраздельно владел огонь.
Я посмотрел на часы. Два часа дня. С момента взрыва прошло три часа. Пожар достиг максимума. Ветер долго дул с запада. Языки пламени росли вверх на десятки метров — мы видели их так высоко, насколько позволяло зрение. Казалось, сполохи огня соревновались, пытаясь подняться один выше другого, пока ветер не отнёс их дальше на восток. Теперь ветер дул в сторону университета, сарай перестал быть безопасным местом, и я решил, что пациентов нужно эвакуировать выше по склону холма. Но это оказалось очень сложно! Узкая тропинка почти вся была завалена обломками, а мы должны были лезть через острые камни и заборы, перенося пациентов одного за другим. Я сам дважды поднимался по склону с пациентами на спине. Но когда вернулся к третьему, почувствовал, что силы оставили меня и я не могу сделать следующего шага. Височная артерия кровоточила не переставая, к тому времени я сменил уже три повязки. Старшая медсестра обратила внимание на моё ужасно бледное лицо. Я проверил пульс, он оказался очень слабым.
Вот Бочоночек и Фасолинка ловко подняли на плечи крупного человека. Где-то неподалёку плакал младенец, а его мать, тяжело раненная, лежала рядом с ним без сознания. Младенцу было не более двух месяцев, пупок у него был выпячен, а сам он кричал не переставая. Поскольку огонь приближался очень быстро, я решил, что должен попытаться спасти хотя бы ребёнка. Я взял его на руки и, поднявшись на холм, положил рядом с медсестрой Хамадзаки. В этот момент она издала глубокий стон и перекатилась на другой бок. Понимая, что конец близок, я взял ножницы, срезал с головы медсестры и положил в карман прядь её волос.
По поверьям, душа умершего человека остаётся связанной с телом, если есть волосы на голове. Когда срезают волосы, эта связь обрывается, и душа покидает тело. Созвучно с древнегреческой мифологией, в которой считается, что Танатос проводит душу умершего человека в Подземный мир, срезая у него прядь волос.
Ямада и старшая медсестра сказали, что было бы ужасным грехом разлучать ребёнка с матерью, и принесли её сюда же. Когда они положили ребёнка на грудь матери, тот закричал ещё сильнее. Удивительно — мать, хоть и лежала без сознания, сделала движение рукой по направлению к ребёнку.
Накрапывал дождь, на землю падали большие чёрные капли. На поверхности земли они оставляли маслянистые пятна. Казалось, чёрная туча, висящая над нами, роняет эти капли прямо на нас. Весь мир вокруг помрачнел. Огонь поглотил почти весь кислород, и в воздухе скопилось огромное количество углекислого газа, так что дышать становилось всё труднее. Работавшие вокруг люди дышали как собаки — высунув языки.
Я посмотрел на часы, они показывали четыре часа дня. Пациентов мы благополучно эвакуировали подальше от огня, на склон холма, и они лежали там, на траве. Огненное море захватило почти весь университетский городок, и не было лучшего укрытия, чем то, которое мы выбрали. Студенты метались в поисках, чем бы накрыть пациентов.
Наконец мы сели, чтобы поесть. Сначала медсёстры возражали, говорили, что они не очень хотят и готовы работать, чтобы не терять времени. Мне пришлось им объяснить, что такое положение дел вполне может продолжаться в течение нескольких дней или даже месяцев, тогда они согласились, и мы немного перекусили. После еды мы немного успокоились и смогли чуть-чуть расслабиться. Набравшись сил, мы стали выслушивать жалобы пациентов и старались оказать им посильную помощь с предельным вниманием к их просьбам. Мы поправляли треугольные повязки, обрабатывали йодом раны, делали перевязки, накладывали шины, поили пациентов водой. Студенты принесли одеяла и циновки — ими мы и укрыли пациентов.
Огонь только разгорался. Он проник и в подвал клиники, где хранились снимки. Раздался взрыв, за которым последовал оглушительный рёв, и из подвала повалил чёрный дым, терзаемый красным пламенем.
«Дым, дым идёт из архива, где хранятся рентгеновские снимки! Архив горит! Прощайте, наши медицинские документы!» — это был голос молодого Нагаи. Какая жалость! Эти снимки — плод более чем десятилетнего труда! Всё это на наших глазах исчезало.
Так как все силы и время были отданы оказанию помощи людям, мы не смогли спасти ни снимки, ни инструменты. Документы и медицинские записи — доказательства наших научных успехов, все инструменты, которые мы считали своим продолжением, будто бы они были частями наших тел или нашими детьми, — всё теперь было отдано огню. На наших глазах уникальные медицинские и научные данные становились чёрным дымом, который развеивал ветер. Мы, ошеломлённые, молча наблюдали эту сцену. Мои колени задрожали, и я почувствовал, как силы покидают меня. «Это конец», — пробормотал я и осел на землю.
Медсёстры зарыдали. Университетский городок превратился в огненный шар. Это действительно был конец. Ректор, профессор Цуно, получил серьёзные повреждения. Никто не видел главного врача университетской клиники профессора Найто, и мы решили, что его постигла та же участь, что и больницу, которую он возглавлял. По сообщениям студентов, только профессора Кояно и Тё были в безопасности. Почти все остальные пропали, хотя кто-то сообщил, что профессора Китамура и Хасэгава были спасены, другой видел, как они в окровавленных одеждах поднимались на холм. Восемьдесят процентов студентов, преподавателей, врачей и медсестёр погибли. Среди тех, кто выжил, многие были серьёзно ранены. Общее количество выживших не превышало и пятидесяти человек. Мы — выжившие — были словно «отряд белого тигра», перенесённый из Бакумацу в эпоху Сёва. Мы стояли на холме и смотрели, как исчезает в огне университет.
«Отряд белого тигра», Бяккотай — группа молодых самураев, сражавшихся за княжество Айдзу во время войны Босин (1868—1869). Отступая во время сражения, двадцать самураев «Отряда белого тигра» увидели дым, поднимающийся над замком их сюзерена, ошибочно решили, что их княжество проиграло войну, и совершили ритуальное самоубийство (выжил лишь один из них). Эта трагедия стала одним из символов несгибаемого духа японцев.
Доктору Оокура удалось раздобыть белоснежную простыню. Собрав в ладони кровь, капающую с моего подбородка, я обагрил центр простыни так, что она превратилась во флаг Японии. Прикрепив «Восходящее Солнце» к побегу бамбука, мы подняли его и увидели, как оно развевается на горячем ветру.
С закатанными рукавами и хатимати (белой повязкой, символизирующей непреклонность намерений. — Прим. ред.) на голове молодой Нагаи схватил флаг обеими руками и поднял высоко вверх. Затем медленно двинулся вперёд, неся кровавое восходящее солнце на холм, скрытый дымом. Мы последовали за ним торжественной молчаливой процессией. Так мы отдали последнюю дань нашему медицинскому университету Нагасаки, который проиграл эту битву, превратившись в золу и пепел.
Было пять часов дня.