Любить
30 мая

«Все секс-работники — точно такие же люди». История женщины, которая попала в секс-рабство и учится преодолевать травму с помощью современного искусства

Екатерина Чупрова
Екатерина Чупрова
Журналистка
Изображение

Маруся Морковкина провела в секс-индустрии восемь лет, но попала она туда не по своему желанию. Когда девушке было шестнадцать, мать продала её в детскую проституцию. Сейчас Маруся — художница. Она проживает свой опыт через искусство, помогая и другим секс-работницам найти себя в нём. Маруся рассказывает свою историю и объясняет, через что проходят девочки, попавшие в рабство, а также с чем сталкиваются секс-работники и почему выйти из этой сферы очень тяжело.

Дисклеймер
В тексте героиня использует термин «секс-работа». Редакция сохраняет лексику, выбранную героиней материала. Также в тексте присутствуют подробности, которые может быть непросто читать. 

«Моя семья — это постсоветская буржуазия»

Я почти не помню своё детство, потому что оно было очень травматичное. Воспоминания вспыхивают серийно, а потом опять исчезают. Но отдельные яркие эпизоды остались в памяти.

В детстве я хотела рисовать и мечтала стать художником. Но дед подарил мне очень хорошее дорогое пианино Hermann Mayr. И родители сказали: «Какой художник, иди на пианино играй» — и записали меня в музыкальную школу. Там на уроках я иногда рисовала. Я не хотела быть пианистом, но меня били головой об клавиши, чтобы я занималась. Это не увеличило моей любви к музыке. Так мечта быть художником накрылась, и я вернулась к ней уже во взрослом возрасте.

Оба родителя выпивали. У меня с ними никогда не было тёплых доверительных отношений. Моя семья — это постсоветская буржуазия. Бабушка работала в крайисполкоме, а дедушка был почётным профессором. Мой папа был мажором. И женился на моей матери, которая была на двадцать лет моложе его. 

Когда мама рассказывала кому-то, как они познакомились с отцом, первым голосом всегда выступала гастрономическая партия. Мама стояла на остановке и ждала автобус, чтоб уехать в свою деревню. Мой отец ехал на машине, увидел красивую девушку и предложил подвезти и перекусить. А она замужем была и решила его «отшить». Сказала: «Икры хочу». А тогда дефицит был. И отец заехал к бабушке в крайисполкомовский буфет, взял чёрную и красную икру и другие деликатесы, которых деревенская девушка никогда не видела. И через три дня мама залетела. 

Когда я родилась, у папы были сомнения, являюсь ли я вообще его дочерью, потому что на момент их знакомства мама была в браке и развелась со своим мужем только на восьмом месяце беременности.

После 1991 года отношения между родителями резко ухудшились, потому что бабушка с дедушкой «отрезали» отцу финансирование, и оказалось, что он не умеет сам зарабатывать деньги. А мать после родов сильно поправилась. Ещё и «с прицепом» — ей некуда и не к кому было уйти. Отец начал бухать, и мать вместе с ним.

Моя мама, вероятно, имела психические расстройства, которые ей не диагностировали и не лечили. С шести до восьми лет она склоняла меня к инцесту. Какие у неё были причины и мотивы для этого — никто никогда не узнает. Я понимала, что происходит что-то очень странное. Но это были единственные моменты, когда мама меня любила и была со мной доброй.

 «Снаружи была сейфовая дверь. Все окна закрашены. На входе — два охранника»

Когда мне было пятнадцать лет, у мамы появился любовник, который был связан с криминальным миром. Он постоянно ко мне приставал, домогался. И когда я рассказала об этом маме, она обвинила меня — сказала, что это я его соблазняла и провоцировала. И в шестнадцать лет через него мама продала меня в секс-рабство. А было это так.

Однажды утром мама спросила: «Не хочешь подработать, пока у тебя каникулы?» Я доверяла своей матери и поэтому согласилась. Приехал её любовник, я села к нему в машину. Он отвёз меня в незнакомый район, пересадил в другую машину, и меня отвезли в эту квартиру. Снаружи была сейфовая дверь. Все окна закрашены. На входе — два охранника.

Меня отвели в комнату, где на четырёх кроватях спали девочки в трусах. Их разбудили, и тогда мне объяснили, куда я приехала. Когда я начала истерику, прямо при этих девочках меня избили и изнасиловали. Они даже не обратили на это внимание, потому что для них это была «норма» — такие вещи происходили ежедневно. Там были дети и младше меня. Это был конец девяностых, и девочки были беспризорными или из детского дома. То есть их никто не искал.

Это был бордель, куда приходили извращенцы. Потому что они знали, что это детская проституция и что дети находятся в рабстве. Они просто нас насиловали и расползались. Некоторые из «посетителей» плакали, пока нас насиловали.

А нам плакать было нельзя. Если ребёнок не справлялся и начинал плакать, его сразу избивали по почкам. По лицу не били, чтобы не портить «товарный вид». А после избиения — вкалывали транквилизатор. И тут же под транквилизатором отправляли принимать очередных «клиентов». 

А ещё нас заставляли выпивать водку, чтобы мы были спокойнее: «Если ты хорошая девочка, выпей водочки». И ты лучше будешь хорошей девочкой и накатишь сто грамм водки, чем тебя в очередной раз изобьют.

Когда ты находишься в рабстве, у тебя ломается психика. Ты теряешься во времени и в пространстве. Тем более в той квартире не было часов, а окна были закрашены. Ты даже не знаешь, день сейчас или ночь.  

Ирина Салдина / Горящая изба

«Они настолько меня избили, что подумали, будто я мертва»

В квартире всегда должно было быть два охранника, которым нельзя было пить алкоголь и покидать место работы. Но у одного из них родила жена, и они решили отметить. И когда алкоголь закончился, один из охранников решил пойти за догоном. 

Тогда я предложила другим девочкам: «Давайте вы его подержите, а я ударю сковородкой по голове, и мы сбежим». Но вследствие травмы у детей сформировалась выученная беспомощность, и они сами сдали меня охраннику. И меня избивали до утра. 

К тому времени они были очень пьяные и настолько сильно меня избили, что подумали, будто я мертва. Тогда они вывезли меня в лес и бросили там. А наутро меня нашли люди и отвезли в больницу.

Если это можно назвать везением, то, пожалуй, мне повезло. Я выбралась из рабства живой. Потому что когда у детей в этой квартире начинала течь кровь из вагины или из анального отверстия, то говорили: «Мы отвезём её к врачу». Детей увозили и больше не возвращали. 

В рабстве я провела около трёх месяцев. 

 «Я уже „упала“, я уже ш***ха»

Когда я попала в больницу, об этом оповестили мою мать, и она пришла ко мне. Но она беспокоилась о том, что если я расскажу правду, то её посадят в тюрьму. Поэтому она уговорила меня дать ложные показания. Убеждала, что её обманули и что она не знала, куда меня везут. В полиции я сказала: «Я сбежала из дома, напилась, села в машину к незнакомым людям. Они меня изнасиловали и избили, а лица я не помню». Дело завели, но, конечно же, никого не нашли.

Я спасла свою маму. Она предложила оплатить лечение и сказала: «Пока домой тебя забрать не могу. Давай после больницы тебе квартиру снимем. А потом домой вернёшься». В итоге я сняла квартиру, но домой меня так никто и не позвал. А когда я пыталась связаться с мамой, она кричала в трубку, чтобы я больше ей не звонила.

Я столкнулась с самостигмой — думала, что я уже «упала», я уже ш***ха, я грязная. И тогда я сама вышла на работу в проституцию. Я не видела другого пути, потому что считала, что другой жизни недостойна. А поскольку я была очень красивой, меня быстро заметили, и через неделю я уже перешла в элитный сегмент. Тогда мне начало казаться, что я счастлива: у меня появились деньги, друзья и независимость от родителей. Даже несмотря на то, что в секс-работе я периодически влетала в неприятные ситуации и сталкивалась с неадекватными людьми, это было лучше, чем возвращаться в семью. 

В индустрии я проработала восемь лет, до двадцати четырёх. Потом я влюбилась и бросила секс-работу, уехала в другой город к молодому человеку. Там у меня начался посттравматический синдром, я провалилась в депрессию, сутками играла в компьютерные игры. Парень тогда не знал, что со мной происходит, и просто сказал: «У тебя три дня, чтобы уйти, иначе я вызываю полицию». И я ушла в монастырь. Но Бога там не нашла.

После этого решила стать барменом. Мне нравится ночная работа, коммуникация с людьми, и я не могу сидеть в офисе. Тогда я получила диплом бармена, а потом стала ресторатором и была совладельцем крупного клуба в Краснодаре.

Ирина Салдина / Горящая изба

 «А потом как будто раз! — и легчает»

Через несколько лет клуб закрылся, и я снова провалилась в депрессию на четыре года. В тот период я много думала о том, чем мечтала заниматься в детстве и что было до покупки этого ужасного пианино. Я вспомнила, что мечтала быть художником, пошла и купила материалы. И так я начала рисовать.

Очень быстро я поняла, что безумно люблю современное искусство. И поступила в Краснодарский институт современного искусства (КИСИ). Сначала у меня не было цели проживать травмы через рисование, но в процессе учёбы я осознала, что имею чудовищный и при этом уникальный жизненный опыт. А в контексте творчества — это очень даже ценный ресурс, который можно трансформировать в искусство. 

Когда я рисую свой опыт, то ощущаю, что у меня очень много чувств — как правило, все они негативные. Я могу завалиться в очень дерьмовое настроение или депрессию после того, как нарисую картину. Могу поплакать, сорваться и устроить сильный зажор, впасть в апатию. Потому что переживаю те события, которые были в моей жизни, и для меня это очень тяжело. А потом как будто раз! — и легчает.

Например, после моей работы «Дядя Валя» у меня был перерыв несколько месяцев, потому что я просто плакала. Это человек, который продал меня в рабство, и он был очень похож на всех остальных посетителей борделя, которые приходили к нам. И когда я писала эту работу, я сходила с ума. Потом меня накрыла недельная истерика, а после неё ещё четыре месяца я не могла работать.

Мои работы — это всегда про меня. Это мои подсознательные переживания, которые ищут выход, и находят его в искусстве. Даже сейчас, когда я нахожусь на психотерапии, это не сравнится с тем, что мне даёт рисование. Оно лечит. Я рисую и некоторые моменты отпускаю — они меня больше не цепляют, не триггерят.

И так я поняла, что хочу заниматься проектами, связанными с помощью другим секс-работникам.

«Стигматизация производит самостигму»

Секс-работники — это очень уязвимая группа, которая стигматизируется в обществе. А стигматизация производит самостигму: убеждения «Я никто, я грязная, я ш***ха» и прочее. Поэтому девушкам, находящимся в секс-индустрии, тяжело из неё выйти. 

Бывшие и настоящие секс-работники часто находятся под самостигмой. Потому что обычно перед попаданием в индустрию девушка думает: «У меня есть финансовые трудности, я подработаю и через пару недель выйду из сферы». Но происходит по-другому. Женщина попадает в секс-индустрию, решает финансовые проблемы, а выйти уже не может. Потому что срабатывает самостигма — «Я ж теперь ш***ха!». Это страшная штука, поэтому стигму нужно снижать: чтобы люди не боялись обращаться за помощью и социализировались. 

К тому же, когда выходишь из секс-сферы на «нормальную» работу, там ты вынужден скрывать своё прошлое и врать, чтобы не столкнуться с непринятием и осуждением. А врать очень затратно для психики — вся энергия тратится на ложь, и в итоге возникает внутреннее опустошение. А ещё среди секс-работниц распространены уменьшительно-ласкательные обращения друг к другу: зайка, солнышко, котик и прочее. Это настолько ласковое сообщество, что создаётся иллюзия семьи. А на «обычной» работе за твоё прошлое тебя могут травить, там ты не зайчик и не солнышко. И ты возвращаешься в индустрию.

Когда идут облавы на бордели, девочек закрывают и пишут им статью 6.11, это никак не влияет на уменьшение количества секс-работников. Это ужасная статья: вроде бы «всего лишь штраф», но девушек заносят в базу, они не могут устроиться на работу. А иногда информация о статье доходит в детский садик или в школу к их детям. Поэтому если бы существовали какие-то рычаги социализации для секс-работников, то их стало бы значительно меньше в сфере.

Ирина Салдина / Горящая изба

 «Языком искусства — о проблемах секс-работников»

Когда я начала рисовать, то стала открыто рассказывать о своём прошлом и организовывать выставки, посвящённые секс-работе. Я выставлялась в разных городах, после чего стала получать очень много писем от других секс-работниц с рисунками. Они удивлялись: «А что, так можно было? Мы думали, что художник выписывает каждую деталь». Я отвечала: «Да, это современное искусство. Здесь важна идея, а не то, как вы учились живописи». 

И когда у меня в сообщениях накопилось очень много обращений и рисунков от секс-работниц, мы решили сделать выставку наших работ. Сделали мы её в Москве. И называлась она Slut-art, или «Ш***х-арт» (slut в переводе с английского — ш***ха). С помощью этого направления я доношу до людей те эмоции, которые когда-то испытала сама. И другие секс-работницы нашли для себя отдушину и могут прорабатывать свои травмы через искусство. Я поняла, что секс-работники говорят об одном и том же, только в разных образах. 

Очень многие секс-работники, которые идут в современное искусство, потом говорят: «А я же могу быть современным художником, я не проститутка». То есть искусство — это способ, через который можно социализировать людей. Через современное искусство люди реально выходят из проституции.

Девочки рассказывают мне, что когда рисуют свои работы, то переживают широкий спектр эмоций: кто-то плачет, кого-то тошнит, у кого-то начинается агрессия. Как будто нарисовала свою боль — и стало легче. В этом смысл ш***х-арта: чтобы секс-работницы могли на холсте выражать всё, что происходит с ними.

Вообще, идея искусства в секс-работе — это не новость. В Европе уже более сорока лет проходит фестиваль SNAP. Это фестиваль творчества секс-работников. И в 2022-м, впервые за сорок лет, в нём участвовала Россия — там была моя персональная выставка. Все деньги, вырученные с выставки, пошли на помощь секс-работникам, попавшим в трудную жизненную ситуацию.

Сейчас я занимаюсь тем, о чём всегда мечтала. Я художник. И для меня важно языком искусства говорить о проблемах секс-работников и о том, что все они — точно такие же люди. Это нужно озвучивать, чтобы избавляться от стигматизации и самостигмы. Чтоб секс-работники понимали, что они не одни и что тоже могут найти себя в искусстве. И чтобы общество понимало, кто такие секс-работники и с чем они сталкиваются. Потому что представление о секс-работниках складывается ошибочное и стереотипное: только по каким-то фильмам и сериалам.


Анастасия Будко
Психолог. Окончила НИУ ВШЭ: Консультативная психология. Персонология (Экзистенциальный анализ и логотерапия), а также МГПУ по направлению «Практическая психология». Более трёх лет работает с пострадавшими от разного рода насилия (в том числе домашнего), также специализируется на работе с женщинами, вовлечёнными в проституцию. Основной подход в терапии — экзистенциальный анализ.

Какие причины могут приводить женщин в проституцию?

Исходя из моей практики могу сказать, что в основном обращаются девушки и женщины в двух случаях: 

1. Выросшие в дисфункциональных семьях, где они подвергались насилию и переживали травматичный опыт. Случаи, когда женщинам приходилось переживать сексуализированное насилие в детстве.

2. По нужде: негде было жить, нужно было обеспечивать и кормить себя и (или) ребёнка, и в моменте не находилось более подходящего варианта. 

Но встречаться могут и другие случаи. Например, человек находится в активном употреблении и деньги нужны на психоактивные вещества. Либо подобный маргинальный образ жизни располагал пойти в проституцию. 

Или человек оказался в кризисной или уязвимой ситуации (долговая яма, насилие со стороны партнёра и другое) и попал в руки мошенников, которые привлекали насильно в секс-рабство. Так женщина может оказаться в западне, из которой очень сложно выбраться, потому что такое взаимодействие пронизано насилием и угрозами.

С какими трудностями сталкиваются женщины, которые пытаются выйти из секс-индустрии? 

Сложно уйти из сферы, потому что есть убеждение, что это «быстрые лёгкие деньги», несмотря на то, что причиняемый себе ущерб может быть несравнимо больше. 

Сложно найти другую деятельность, в которой можно себя применить. Сложно понять, что действительно нравится или интересует и будет устраивать по всем параметрам. И при этом эта деятельность будет давать возможность получать достойное вознаграждение. Поэтому приходится проводить большой анализ и делать сложный жизненный выбор. 

Также женщины сталкиваются со страхом, что ничего не получится, неуверенностью в себе и своих силах, неустойчивой низкой самооценкой и негативным образом себя. Из этого возникает страх совершить ошибку и пробовать что-то новое. 

Присутствует и страх осуждения, разглашения нежелательной информации, травли или «сливов». Ведь интернет большой и доступный, а лазейки всегда можно найти.

Отсюда возникает страх выстраивать личную жизнь, вступать в отношения и развивать их. Боязнь того, что партнёр узнает о прошлом опыте и не примет. При этом есть опасение попасть в деструктивные отношения и вновь пережить болезненный опыт насилия и предательства. Может возникать негативное видение мужчин и стойкое убеждение: «все мужчины изменяют, все мужчины ужасные».

Какие ресурсы и условия нужны, чтобы женщина смогла выйти из сферы?

Нужно продумать «план Б», или план безопасности: 

1. Иметь базово крышу над головой, проживать где-то в своём пространстве (отель, аренда, своя квартира или комната, родственники).

2. Иметь накопления и финансовую подушку безопасности (чтобы обеспечить базовые потребности и оплатить обучение и переквалификацию, например).

3. Нужно принять тяжёлое внутреннее решение. Набраться мужества и воли, иметь ресурс, чтобы сделать шаг в неизвестность к другой новой жизни.

4. Желательно иметь безопасных близких людей, к которым можно будет в трудную минуту обратиться за помощью и поддержкой.

5. Иметь что-то, на что можно опереться: близкие, семья, друзья, доверие себе и своим навыкам, внутренняя уверенность в выборе и цели, психотерапия.

К каким последствиям может приводить стигматизация?

Стигматизация может иметь разные последствия для секс-работниц:

  • ненависть к себе, негативный образ себя, обесценивание своей личности, крайняя объективизация себя, отсутствие личных границ, ощущение и убеждение «я не имею права, я недостойна...» (самостигматизация);
  • неспособность выстраивать близкие доверительные отношения с кем-либо; 
  • глобальное недоверие к миру и людям (этот мир опасен и полон угроз);
  • огромное чувство стыда за то, чем занимаешься, и за себя, страх проявляться и быть собой, страх показывать свои чувства и переживания; 
  • чувство изоляции (меня никто не поймёт, меня осудят, мне никто не поможет, я одна во всём мире со своими сложностями); 
  • незаживающие травмы и ретравматизация: условия никак не располагают к исцелению и переменам (общество не даёт шанса, не даёт мне выбора); 
  • суицидальные мысли и намерения (здесь слишком тяжело, но я не вижу выхода, я не могу выбраться из всего этого); 
  • уход в зависимости и другое деструктивное избегающее поведение (я не могу видеть такую реальность, я хочу сбежать)
  • парализующий страх и ощущение безысходности (я не справлюсь, не смогу поменять сферу, я потерплю неудачу, у меня нет шансов). Это подкрепляется отсутствием механизмов адаптации уязвимых групп в нашем обществе и токсичным осуждением и непринятием.

Как можно помочь женщине, решившей выйти из проституции и сменить деятельность? 

Безусловно, можно оказать поддержку и посильную помощь:

  • Не осуждать и не давить. 
  • При необходимости побыть рядом, мягко поддерживать (спросить, какая именно поддержка нужна). 
  • Важно быть бережным и уважительным в контакте. Вести диалог на равных. Воспринимать человека всерьёз. Быть открытым и искренним. Не лишать выбора.
  • Избегать модели «я спасу тебя», не делать «слишком много», не давать непрошеных советов насильно. 
  • Делиться полезными контактами (специалисты, организации, обучения, потенциальные работодатели). Можно поделиться своим персональным опытом (если это нужно и полезно).

Если мы говорим о психотерапии, всё будет зависеть от контекста, в котором находится женщина. Но работа обычно выстраивается таким образом:

  • В первую очередь смотрим, в каком состоянии находится человек. Уточняем, какая помощь нужна. При необходимости параллельно направляем к другому специалисту, проверяем самочувствие, нормализуем состояние. 
  • Мы проясняем, что сейчас есть в жизни человека (актуальный контекст). 
  • Смотрим, какие потребности игнорируются и какие есть дефициты (восполняем их, если это возможно). 
  • Ищем ресурсы и опоры (что может поддержать, что «я имею» и что мне необходимо).
  • Ищем ограничения и блоки. 
  • Исследуем чувства и эмоции: страхи, тревоги, стыд, вину... Нормализуем эмоции и работаем с ними (идём к проживанию).
  • Выясняем, чего хочется, каких перемен. 
  • Что для этого нужно? Составляем план действий и «план безопасности», если это требуется. 
  • Сверяемся, что получается, а что нет. Ищем новые способы и возможности, смотрим на динамику, изменение эмоционального состояния.

И всё это, конечно, в контексте безусловной поддержки и принятия. Опыт близкого доверительного контакта уже сам по себе отчасти исцеляет. Потому что терапия предусматривает безопасное интимное пространство, где можно обсудить вообще любую тему, учиться доверять, быть уязвимым, проявлять свои эмоции и реакции так, как хочешь, и просто быть собой.

Во многих городах России есть организации, в которые можно обратиться, чтобы получить психологическую и юридическую поддержку, направление к дружественным врачам, одежду и проживание.

Комментарии

Станьте первым, кто оставит комментарий