Великая Отечественная война изменила жизнь каждой. В 1941 году Нонна Мордюкова и Галина Вишневская учились в школе, Ольга Берггольц писала стихи, а Людмила Гурченко ещё ходила в детский сад. Но каждая запомнила это ужасное время. Свои воспоминания знаменитые женщины оставили в автобиографиях, интервью и мемуарах. Рассказываем несколько таких историй.
Людмила Гурченко: песни за кастрюльку супа
Людмила Гурченко родилась в Харькове 12 ноября 1935 года. Её родители были творческими людьми: папа Марк играл на баяне, мама Елена помогала ему проводить утренники и массовки в школах. Когда началась война, Люде было пять с половиной лет. Она ходила в детский сад, пела на всех праздниках и так хорошо изображала Снегурочку, что воспитательница пророчила ей карьеру актрисы.
После первой бомбёжки папа повёл маленькую Люду в город. Мать возражала — зачем ребёнку видеть убитых? Но Марк сказал: «Пусть знает и видит всё. И хорошее, и плохое». И Люда увидела: разрушенный Дворец пионеров, груду кирпичей вместо городского пассажа и женщину с раздробленным плечом. «Я всё впитывала и ничего не забыла. Я даже разучилась плакать. На это не было сил. Тогда я росла и взрослела не по дням, а по часам», — эти слова Гурченко напишет много лет спустя в автобиографической книге «Аплодисменты».
Отец Люды ушёл на фронт добровольцем. Она осталась с мамой — напуганной 24-летней женщиной. Они остались в Харькове, жили в квартире четырёхэтажного дома. Их соседкой была Валентина (Вали) Радченко из города Волчанска. Маленькая Люда её обожала — за роскошные пышные волосы, вездесущие бантики и артистичную натуру. Вали научила девочку шить одежду на глаз, без выкроек. И именно она говорила ей «жизнь прекрасна» даже весной 1942 года.
Люде пришлось нелегко, но она очень старалась помочь маме. Стояла в очереди к проруби, таскала железные бидоны с водой и даже пела перед солдатами в немецкой части. Немцы прозвали талантливую девочку Лючией. За каждое выступление ей давали кастрюльку густого фасолевого супа. А иногда даже шоколад и сахарин. Люда всё приносила домой — накормить маму и тётю Вали.
Война научила Люду воровать (на базаре, в гостях, школе) и делать запасы на чёрный день. Эта привычка была с ней до 12 лет. Ещё Люда видела разбомблённые продуктовые склады и приходила на показательные расстрелы и казни. Детей заставляли смотреть на виселицы, чтобы они понимали: партизанам помогать нельзя. Но они всё равно не боялись.
«Война превратила меня из ребёнка во взрослого человека, который не боялся ни голода, ни холода, ни войны, ни пролетающих пуль, ни взрывающихся зданий рядом, ни трупов, ни виселиц, ничего»
Людмила Гурченко, в интервью 2003 года
Ольга Берггольц: блокадная поэтесса
Советская поэтесса, драматургиня и журналистка Ольга Берггольц застала войну в 31 год. К 1941 году у неё за плечами были допросы по сфабрикованному делу, арест, тюремное заключение, расстрел первого мужа и потеря двоих детей (один из них родился в тюремной больнице). При этом Ольга не перестала писать. Период своей жизни с 1937 по 1941 год она назвала «жестоким расцветом» творчества.
В 1941 году Берггольц жила в Ленинграде. В первый же месяц войны она написала очерк о ленинградцах — его передавали по местному радио. Всю войну Ольга вела дневники. 22 июня 1941 года она записала всего три слова: «14 часов. ВОЙНА!». Дневнику Берггольц доверяла свои страхи, мысли о работе и чувства к литературоведу Юрию Макогоненко. Любовь, даже на фоне общей трагедии, не казалась ей чем-то стыдным. «Мы обороняемся ради жизни, а я живу», — написала поэтесса спустя три месяца после начала войны. Её часто посещали и тяжёлые мысли — «не отчаянье, а тупое, тягостное недоумение». Дела казались ненужными и «смехотворно жалкими по сравнению с положением в стране».
Несмотря на чувство своей беспомощности, Ольга Берггольц помогла многим. Её оружием стал голос — «кровоточащие слова», как выразился критик Андрей Турков. Ольга выступала по радио: читала стихи о блокаде и даже поздравляла ленинградцев с Новым годом. Её передачи звучали просто и доверительно, она правдиво (насколько было возможно с цензурой) описывала блокадный быт. Горожане знали, что Берггольц — одна из них. Она тоже прошла через голод и страх. Она тоже жила на паре ложек манной каши и работала из бомбоубежища. После эфиров ей присылали множество благодарных писем.
Для тысяч блокадников радио было единственной связью с миром. А голос Бергольц — главной надеждой на мир. Её считали символом Ленинграда и называли «Блокадной Мадонной». Сама поэтесса призналась, что «работа в радиокомитете во время блокады дала ей безмерно много и оставила неизгладимый след в жизни».
Галина Вишневская: Галька-артистка из «Голубой дивизии»
Оперная певица Галина Вишневская родилась в Ленинграде, но всё детство провела в Кронштадте вместе с бабушкой. Она с ранних лет была артистичной, любила петь «жалобные песни». Сверстники даже прозвали её «Галькой-артисткой». Когда маленькая Галя только пошла в школу, учительница сказала её бабушке: «Вашу девочку ждёт особая судьба». Так и получилось — Галя Вишневская пережила блокаду. В 1941 году ей было 15 лет. В 1942-м умерла её бабушка.
Начало войны Галя запомнила чётко: в Петровской гавани разбомбили линкор «Марат» и вода стала красной от крови. «Так вот что такое война!» — подумала тогда Вишневская. В школе детей учили перевязывать раненых и гасить зажигательные бомбы. Галя запомнила горящие Бадаевские склады и первую лютую зиму: холод стоял такой, что в городе замёрз водопровод и сломалась канализация. Она, как и все, голодала — получала по карточке 125 граммов липкого чёрного хлеба. Однажды эту карточку у Гали украла одноклассница — фактически обрекла на смерть.
Когда Ленинград окончательно окружили, Галя осталась одна. Её мать ещё до войны уехала с новым мужем на Дальний Восток. Отец жил с любовницей. Эвакуироваться с ними по Ладожскому озеру Галя не захотела. Вишневская жила одна в пустой квартире в «каком-то полусне». Она медленно слабела и замерзала, но мечтала не о еде, а о замках, рыцарях и платьях с кринолином.
От голодной смерти Галю спасли весной 1942 года. Тогда по домам и квартирам ходили женские отряды — искали выживших. Галю тоже нашли и пристроили в штаб местной противовоздушной обороны. Он полностью состоял из женщин. Все сотрудницы получали военный паёк и носили серо-голубую форму (отсюда повелось название «Голубая дивизия»). Дивизия следила за бомбёжками и обстрелами, помогала гражданским, разбирала завалы. Вишневская вместе со всеми разбивала ломом булыжники и чинила канализацию. «Я пришла и ожила среди людей», — написала она спустя годы в своей книге воспоминаний.
После войны, в 50-е годы, Галина стала солисткой Большого театра. В 1966 году ей присвоили звание Народной артистки СССР. Она переехала в США, выступала с камерными спектаклями и занималась правозащитной деятельностью вместе с мужем. За последнее их обоих лишили советского гражданства в 1978 году.
Послевоенная юность Нонны Мордюковой
Советская актриса Ноябрина (полное имя Нонны) Мордюкова родилась 27 ноября 1925 года. Её отец был военным, мать — председательницей колхоза. Когда началась война, Нонне было 16 лет. Она жила на окуппированной немцами территории Краснодарского края. Ещё школьницей Нонна подмечала бытовые сценки вокруг себя — и трагичные, и смешные. Она записывала их на клочках бумаги, которые бережно хранила. Эти записи не раз выручали Нонну на её творческом пути: служили материалом для ролей и сценариев.
Как только война закончилась, Нонна отправилась в Москву — поступать в долгожданный ВГИК. Она вспоминала, что надела старое ситцевое платье и подкрасила губы красной типографской краской (мама одной из её подруг работала в газете). С собой у девушки были 16 рублей и кукурузные лепёшки. Она уезжала тайком от мамы, в товарном вагоне с другими безбилетниками. Путь до Москвы занял четыре дня.
Приехав в Москву, Нонна переночевала на вокзале, а утром отправилась в приёмную комиссию. Она с трудом отыскала ВГИК, не подготовилась к экзаменам и творческому конкурсу — «мы же под соломой жили и на соломе спали, какая программа экзаменов». Зато Мордюкова впечатлила экзаменаторов своими живыми рассказами: о дяде Паве, кубанских станичниках и первой бомбе под Ейском. Московские профессора слушали бойкую девушку, «открыв рты». Остальные абитуриенты читали им бесконечные стихи Маяковского и «Письмо Татьяны к Онегину».
Нонну приняли во ВГИК. По её словам, на первый курс тогда «набрали полный институт одних голодранцев». Студенты одевались на толкучках, носили солдатские ботинки и военные кирзовые портфели. У самой Мордюковой в юности было пальто без подкладки, перешитое из морской шинели. Послевоенные студенческие годы она вспоминала как голодные: по ночам снился хлеб. В своей книге «Казачка» Нонна написала: «И всё же молодость может многое выдержать. Да и заложено в нас, видать, было немало».
В 1948 году Нонна Мордюкова (на тот момент ещё студентка) снялась в большом кино. Её дебютным фильмом стала «Молодая гвардия» режиссёра Сергея Герасимова. Мордюкова сыграла Ульяну Громову — украинскую комсомолку, руководительницу подпольной антифашистской организации. За эту роль 23-летняя Мордюкова получила Сталинскую премию. А в 1974 году она стала народной артисткой СССР.
«Поколение, пережившее войну, — самое начинённое впечатлениями. Эти люди готовы к рассказу вечному, нескончаемому, длящемуся до тех пор, пока они живы».
Нонна Мордюкова в интервью 2008 года
🥇 Больше о невероятных женщинах