Вы слышите бит «Где нас нет» Оксимирона* и чувствуете себя… виноватой. Это происходит на автомате, прежде чем мозг успевает осмыслить, что происходит: «Я знаю, что он сделал. Я понимаю, почему его имя произносят с глубоким разочарованием. Но музыка ведь не изменилась? Она всё ещё та же. Или теперь нет?» Это странное чувство — когнитивный диссонанс между тем, что вы знаете, и тем, что вы чувствуете. Это статья не о том, можно ли отделять художника от его творчества. Это статья о том, что делать, когда музыка — уже часть тебя, но ты больше не можешь слушать её так же, как раньше.
Когнитивный диссонанс и «моральное разъединение»
Мы продолжаем любить музыку, но теперь в ней что-то не так. Она и сама ситуация вызывают дискомфорт, который невозможно игнорировать. Этот эффект называется когнитивным диссонансом — состоянием, когда два убеждения или ценности входят в противоречие. Леон Фестингер, который впервые описал этот феномен в 1957 году, показал: чем сильнее наши убеждения расходятся с реальностью, тем острее внутренний дискомфорт.
Мы привыкли думать, что хорошие люди создают хорошее искусство, а плохие люди должны быть исключены из культурного пространства и понести наказание. Но вот проблема: искусство продолжает существовать независимо от человека, который его создал. И если оно нам по-прежнему нравится, то что это говорит о нас.
Чтобы снять напряжение, мы инстинктивно выбираем один из трёх путей:
- Мы можем отказаться от его творчества — но это означает «стереть» часть себя, своего прошлого опыта.
- Можем оправдать его действия — но это противоречит ценностям и подрывает нашу моральную целостность.
- Мы можем разделить личность и творчество — сказать себе, что музыка существует отдельно от человека, который её написал.
Этот третий путь — то, что называют моральным разъединением. Чем сильнее наша привязанность к артисту, тем больше мы склонны защищать его и отделять его искусство от поступков. Но моральное разъединение работает ещё и потому, что искусство существует в двух измерениях: в намерениях его создателя и в том, что оно значит для нас. Как только произведение попадает в мир, оно перестаёт быть только «его» — оно становится частью коллективного культурного опыта.
Вагнер был антисемитом, но мы не можем сказать, что музыка Вагнера отвратительна и что она исчезла из нашей культуры. Песни Майкла Джексона остаются в плейлистах многих людей, несмотря на серьёзные обвинения против него.
Пример другого этического уровня и ближе к нашему поколению: Джоан Роулинг. Писательница продолжает оставаться культовой фигурой, хотя её высказывания вызвали большую общественную дискуссию. А «Гарри Поттера» читали и будут читать (я на Когтевране, а вы?).
Проблема в том, что разъединение не даёт полного облегчения. Даже если мы решаем: «Я слушаю музыку, а не человека!» — в нас всё равно сидит сомнение: «Но что это говорит обо мне?» И конечно, масло в огонь подливают люди, которые уже совершили свой моральный выбор и теперь задают вопрос: «Как ты можешь продолжать любить эту музыку? Ты что же, не на стороне пострадавших?»
Почему так сложно разорвать связь с кумиром
Осуждение человека не равняется стиранию его следа в культуре. Но самое сложное — это не коллективная память, а личная. Да, мы можем понять, что этот человек поступил ужасно. Мы можем верить пострадавшим. Но выключить эмоции по щелчку не получится.
Эта связь неслучайна. Наш мозг устроен так, что культура проникает глубже, чем нам кажется. И я надеюсь, что понимание этого механизма позволит вам хотя бы немножко «отстать от себя» и от людей, которые приняли отличающийся от вашего выбор.
Музыка как часть идентичности
Мы воспринимаем музыку как эмоциональный клей: она фиксирует в нас моменты, как запахи или фотографии. Песня, которую скинул любимый человек, никогда не станет просто песней. Трек, который играл в наушниках в важный день, будет связан не столько с исполнителем, сколько с событием. Это эффект автобиографической привязанности: музыка становится частью личной истории, она встраивается в наши воспоминания. Именно поэтому так сложно отказаться от неё — это было не просто что-то внешнее, это было наше.
Вот почему моральный конфликт ощущается не как вопрос вкуса, а как разрушение части себя. Это не трек, это чувство, момент, состояние. И даже если мы осознаём, кто её создал, нам тяжело взять и выкинуть её из внутреннего мира.
Парасоциальные отношения: когда кумир кажется родным человеком
Современная культура создала феномен парасоциальных отношений — односторонних связей, в которых мы чувствуем личную привязанность к человеку, который о нас даже не знает.
И да, исследования показывают, что любимым фигурам люди гораздо охотнее прощают нарушения норм, чем тем, к кому они изначально равнодушны.
В одном эксперименте участникам дали вымышленные новости о проступке известной личности, и «любимая знаменитость» получила значительно меньше обвинений, чем нелюбимая.
Мы слушаем интервью, читаем посты, следим за его карьерой и иногда личной жизнью, видим трансформации характера и внешности (вспомните неоднозначную реакцию соцсетей на изменения внешности Милли Бобби Браун). Нам кажется, что мы понимаем этого незнакомого человека. И даже если это иллюзия, она работает: резкое изменение артиста ощущается как разрыв с другом, который нас предал. Что ещё хуже — мы не можем ему сказать об этом. В обычных отношениях можно потребовать объяснений и услышать их. В случае с кумиром мы просто… стоим в одиночестве со своей поруганной привязанностью и не знаем, куда её деть.
Разрыв как процесс утраты
Доведём до максимума это сходство с разрывом: как и при любом разочаровании, отказ от артиста проходит через стадии.
- Отрицание. Может, это неправда? Может, его подставили? Зачем жертвам вообще надо было говорить об этом спустя столько лет?
- Злость. Как он мог? Почему я вложил столько эмоций в этого человека? Зачем надо было портить себе жизнь такими поступками?
- Торг. Я просто не буду его поддерживать публично, но слушать в одиночестве-то можно.
- Депрессия. И как же теперь без этого? Чем это заменить? Не так много артистов, которые [список значимых ценностей].
- Принятие. Я осознаю, что эта музыка всё равно была частью моего прошлого, и решаю слушать или не слушать.
Не все доходят до конца. Кто-то застревает на стадии отрицания, кто-то остаётся в торге. И это нормально. Мы привыкли думать, что моральные решения принимают на рациональном уровне. На самом деле они всегда проходят через эмоции.
Что говорит философия искусства
В философии искусства давно идут споры о том, можно ли отделять произведение от личности его автора. Эта дискуссия строится вокруг двух противоречивых подходов: эстетического автономизма и этического критицизма.
Эстетический автономизм утверждает, что художественное произведение следует оценивать исключительно по его внутренним качествам, независимо от биографии или морали автора. Приверженцы этого взгляда, включая формалистов и сторонников концепции «искусства ради искусства» (L’art pour l’art), настаивают, что творчество обретает самостоятельную ценность, отделённую от создателя. В таком подходе нет противоречия в том, чтобы наслаждаться фильмами Романа Полански или музыкой Вагнера, несмотря на их личные и идеологические изъяны.
Этический критицизм (или «морализм»), напротив, считает, что моральные пороки художника снижают художественную ценность произведения. Приверженцы этой позиции утверждали, что моральный изъян в искусстве автоматически становится эстетическим недостатком. Например, если произведение открыто романтизирует злоупотребления, это делает его не только этически, но и художественно ущербным. С другой стороны, моральная добродетель автора может придавать искусству дополнительную ценность.
Этим взглядам противостоят имморалисты. Они полагают, что аморальное содержание не обязательно снижает эстетическую значимость, а иногда даже усиливает художественную выразительность. В таком случае приводятся примеры произведений, чья провокационная, этически сомнительная природа делает их более глубокими и вызывающими — от «Лолиты» Набокова до трагедий Шекспира, где моральные дилеммы составляют саму суть происходящего.
Современные философы приходят к компромиссному подходу: полностью игнорировать личность автора при оценке искусства неправильно, но и отвергать произведение только на основании биографии создателя тоже не всегда оправданно. Художественная ценность не существует в вакууме, но и не должна полностью подчиняться этическим оценкам. Произведение может вызывать моральный конфликт, но при этом сохранять эстетическую силу.
Другими словами, вопрос не сводится к простому «можно или нельзя», а требует осознанного выбора смотрящего.
Почему важно говорить об этом честно
Отрицание эмоций не помогает справиться с когнитивным диссонансом. Люди боятся признаться, что продолжают любить книги, музыку, фильмы «запятнанных» артистов, потому что это воспринимается как моральная небрежность. Потому что вроде бы как феминистка, но любишь фильмы прошлого века со всем этим сексистским и даже мизогинным вайбом. Для каждого нового «но» найдётся человек, который укажет на двойные стандарты или ту самую моральную небрежность.
В таких ситуациях помогает одно: признать сложность ситуации и отказаться от иллюзии моральной стерильности.
Мы живём в мире, где культура создана несовершенными людьми, зачастую людьми-преступниками. Где даже произведения, сформировавшие нас, могут содержать сексизм, расизм или романтизацию насилия, потому что были созданы в другое время, в другой системе ценностей. Где многие талантливые люди оказались подлинными чудовищами за кулисами своей славы.
Культура — это не только продукт, это ещё и наше восприятие. Можно любить фильм, осознавая его проблематику и зная биографию режиссёра. Ценить музыку, не оправдывая музыканта. Видеть токсичность в книгах, которые повлияли на нас в детстве, но при этом не вычёркивать их из памяти. Это не двойные стандарты, это человеческая способность мыслить сложнее, чем двумя категориями «правильно — неправильно».
Важно понимать разницу между осознанием и некритичным потреблением. Любить фильм не значит отрицать его проблемы. Продолжать слушать музыку не значит автоматически поддерживать её создателя. Но если кто-то указывает вам на «моральную небрежность», стоит задать встречные вопросы: «Чего ты ждёшь от меня? Полного забвения? Самобичевания? Или достаточно, что я осознаю ситуацию и её нюансы?»
В мире, где невозможно быть идеально чистым в процессе культурного потребления и осознания, честность с собой важнее, чем соответствие чужим ожиданиям.
Поддержка пострадавших от насилия и конструктивное решение проблем, которые привели к произошедшему, важнее, чем символический отказ от творчества человека, который уже нанёс вред. Можно перестать слушать его музыку — но изменит ли это систему, которая позволила ему оставаться безнаказанным? Можно вычеркнуть его имя — но что делать с десятками других, которые пока не попались? Культура отмены даёт эмоциональную разрядку, но, если мы хотим чего-то большего, чем коллективное моральное облегчение, придётся смотреть дальше.
*признан Минюстом РФ иностранным агентом
