За последний год несколько раз становилось известно о насилии по отношению к детям со стороны родителей-тренеров. В марте СМИ писали о восьмилетней фигуристке Мирославе Лебедевой и абьюзивных тренерских методах её отца, который унижает юную спортсменку и записывает это на камеру. Затем спортивная блогерка Елена Родина опубликовала кадры, где мама жестоко обращается с дочерью-фигуристкой на катке. Поговорили с девушками, которых тренировали матери, и узнали, как складываются отношения в подобных семьях.
«Я ради тебя всю жизнь отдаю, а могла развиваться в карьере»
Я начала заниматься гимнастикой в два года в родном Новосибирске. Когда мне было 12 лет, мама заметила, что тренеры уделяют мне мало внимания, и решила арендовать зал и тренировать меня дополнительно. В том же году по семейным обстоятельствам мы переехали в США. Первый год я занималась в клубе, но результаты были неудовлетворительные ни для меня, ни для мамы: на отборе на чемпионат США я заняла только 42-е место. Мама решила взять всё в свои руки. Сказала, что я могу намного больше и что она сможет меня раскрыть. Так мы и провели в зале шесть лет.
Мама занималась гимнастикой в детстве, а по образованию она преподаватель английского. В Америке она прошла обучение и получила лицензию, чтобы быть моим официальным тренером. У мамы талант к преподаванию, она прекрасно знала правила, и тренировки были эффективными. Мы работали на результат. В процессе она давала мне много свободы, и я могла выбирать, что конкретно хочу делать, чего не было бы с другим тренером.
Если тренировка не удавалась, мне было тяжело дома: мы не разговаривали, обижались друг на друга. Иногда мне было страшно, меня могли ругать и за бытовые ситуации, срываться. «Я ради тебя всю жизнь отдаю, а могла развиваться в карьере, но сижу с тобой в зале, всё делаю для тебя, а ты поступаешь так», — говорила мама. В такие моменты мне не к кому было обратиться.
С 7-го класса я была на домашнем обучении, училась дома с мамой и в зале была тоже с ней. Я всегда была только с мамой. Иногда у нас не было денег, чтобы оплатить мне мобильную связь, на вайфай нам тоже не всегда хватало, и я была отрезана от внешнего мира. Я ни с кем не делилась происходящим. Боялась что-то рассказывать друзьям из России, потому что не хотела, чтобы о маме думали или говорили плохо. Мне казалось, что у этого будут серьёзные последствия. Думаю, отсюда и пошли мои будущие проблемы с ментальным здоровьем.
Когда я что-то не так делала или плохо себя вела, мама постоянно грозила, что перестанет меня тренировать. Она шантажировала меня залом и тренировками, и это было самым страшным. Я всегда извинялась первая и иногда даже не понимала за что. Я держалась за тренировки, потому что у меня в жизни больше ничего не было. В целом тренировки шли тяжело, кроме зала я работала и дома. В России я столкнулась с нечестным судейством: высокие оценки ставили только воспитанницам определённых тренеров, а хорошие выступления не гарантировали ни медаль, ни место в десятке сильнейших. Поэтому я понимала, что не могу вернуться туда, где дом и друзья. Моя карьера бы просто закончилась. Я никак не могла выбрать между жизнью и спортом.
Я хотела бросить гимнастику в 13 лет, когда выиграла чемпионат Америки и поняла, что это хороший результат. Меня остановило чувство вины перед мамой: она столько в меня вкладывала, что я не могла бросить спорт. Надо было работать ещё и ещё, чтобы мама не обижалась. Ещё один трудный момент был в 15 лет. Тогда на чемпионате Америки у меня был пик анорексии: я была в предобморочном состоянии и теряла предмет в каждом упражнении, мечтала, чтобы музыка скорее закончилась и чтобы я ушла с ковра. В итоге я заняла второе место. Казалось, вся жизнь рухнула: я не любила проигрывать. Мама была одержима моими победами, забыв про себя и свою жизнь. У нас обеих в жизни была только гимнастика, поэтому каждое проигранное соревнование воспринималось как маленькая смерть.
В процессе у меня развилось расстройство пищевого поведения. Сначала мама позитивно реагировала на то, что я худею. Окружающие начали хвалить нас за то, что я хорошая гимнастка и мало ем. В один период мама озадачилась, однажды даже попросила меня есть. Но потом, когда я начала восстанавливаться, она говорила, что тот критический вес был моей нормой, ведь гимнастки должны быть худыми. Хотя я даже для спорта была истощённой. В 2022 году психиатр поставил мне сразу два диагноза — тяжёлую депрессию и расстройство пищевого поведения. Тогда я решила взять всё в свои руки и завершила карьеру. Дальнейшие тренировки буквально загнали бы меня в могилу, зал триггерил меня.
Когда я закончила карьеру, я во всём была несамостоятельная. Мы шесть лет были как один организм, и поэтому я зависела от мамы эмоционально. Осенью 2022 года я решила всё это оборвать и уехать в Россию, никому не сказав. В Новосибирске у меня началась новая жизнь. Я впервые сама вела быт, снимала квартиру, всё это было очень интересно. Мы больше полугода не общались с мамой. Иногда я плакала, но в основном мне было очень хорошо и свободно. Сейчас, спустя десять месяцев, я вернулась в США и теперь чувствую, что сепарировалась. Мне непривычно жить с мамой и иногда не хватает пространства. У нас хорошие отношения, но всё-таки я хотела бы жить отдельно.
В наших взаимоотношениях я вспоминаю два счастливых момента. Первый произошёл совсем недавно. Сейчас я учусь водить, я ехала за рулём рядом с мамой, и она сказала: «Я так тобой горжусь, ты такая самостоятельная, ты молодец». Второй — когда в 2017 году я с пневмонией выиграла чемпионат Америки. Мама тогда меня очень поддержала.
Внутренне я винила маму в том, что моя карьера закончилась так. Во мне до сих пор живёт обида на многие вещи, но я никогда не осмелюсь подойти и сказать это напрямую. Конечно, я благодарна ей за то, что у меня есть звания и регалии: я становилась чемпионкой США, а в 13 лет выполнила 10-й уровень, это как мастер спорта в России.
В целом я бы сказала, что союз матери и дочери как тренера и спортсменки не нужен. Если есть возможность, дочь надо отдать другому тренеру, и пусть мама будет мамой, а тренер будет тренером. У ребёнка должны быть другие интересы кроме спорта, друзья, а дома он в любом случае должен быть ребёнком.
«Я всегда говорю, что у нас — гимнастика головного мозга»
Мама отдала меня на гимнастику в четыре года. Сначала она была хореографом в спортшколе, где я тренировалась, а потом стала вторым тренером. До того, как я пошла в школу, я была с ней в зале с восьми утра до восьми вечера: и сама работала, и смотрела чужие тренировки.
Я никогда не хотела, чтобы мама перестала меня тренировать. Наоборот, всегда просила, чтобы она больше внимания обращала на меня, но она одинаково работала со всеми. В детстве я могла жаловаться, что мама не защищает меня перед другим тренером, что уделяет мне мало внимания. Мы не разделяли зал и дом. Мы разговаривали и разговариваем о гимнастике круглосуточно, и мне это не мешало. Я всегда говорю, что у нас — гимнастика головного мозга.
Когда мне было тяжело, я ни к кому не обращалась, всё держала в себе, боялась что-то рассказывать маме. Она бывшая балерина и сама знает, что такое работа над собой. Я понимала, что она скажет, что надо собраться и всё преодолеть. «Сегодня тяжело, завтра станет легче», — говорила она. Я искала мотивацию в кино и музыке.
Я хотела бросить спорт в двенадцать лет. У меня нашли аневризму сердца, мне нужно было снизить нагрузку, и мой основной тренер перестала со мной работать. Потом я сломала пальцы на ноге, поправилась, потеряла форму. Я слышала, что я «жирная» и что у меня ничего не получается. Тогда я сказала: «Мама, я заканчиваю». А она ответила так: «Ты будешь ездить со мной в зал, можешь сидеть рядом с батареей и ничего не делать, но всё равно будешь в зале». У нас с ней доверительные отношения, поэтому я не спорила и не возмущалась. Так продолжалось два года, а потом я захотела вернуться.
Мама не заставляла меня тренироваться, не давила, что я должна стать звездой с невероятными результатами. Она говорила так: «Тренируйся как можешь, главное, чтобы ты была в зале, а не пила и курила». Потом она, наоборот, говорила, что я тренируюсь слишком много. Меня не ругали за плохие выступления, у нас не было скандалов. Максимум мне могли сказать, что я дурочка. Поэтому сейчас у меня здоровая психика, гимнастика мне ничего не загубила.
У меня была возможность уехать тренироваться в Москву, но на просмотр я должна была приехать со своим тренером. Мама всегда бережёт гимнасток и не хочет, чтобы они платили здоровьем за медали, поэтому не отпустила меня. Тогда был скандал: я хлопнула дверью в зале и ушла. Когда вернулась, тренеры сказали, что понимают моё желание чего-то добиться, но оно не стоит убитого здоровья. В первую очередь я занималась гимнастикой для удовольствия и не представляла жизни без спорта.
Сейчас я живу отдельно, мне это нравится, я легко вошла во взрослую жизнь. Мне кажется, у нас с мамой доверительные отношения именно за счёт гимнастики. Я доверяла маме как тренеру, и это перешло в жизнь. Я бы не согласилась пройти этот же путь без неё. Она его часть, без неё бы ничего не было. Когда она рядом в зале и дома, мне хорошо и спокойно.
Мама с другим моим тренером открыли свой спортивный клуб, теперь я в нём работаю. Мы втроём сидим в зале, у нас замечательный коллектив. Иногда, конечно, бывают разногласия, но мы останавливаемся, успокаиваемся и приходим к общему выводу. Я понимаю, что с другими тренерами я бы не нашла общий язык. У меня всё прекрасно.
«Мне ни с кем не было так комфортно работать»
Я родилась в спортивной семье, мои бабушка и мама — мастера спорта по художественной гимнастике. Мама не планировала отдавать меня в спорт, но всё решил случай: однажды я стояла в детской кроватке и согнулась пополам. Так стало ясно, что у меня хорошие данные. Мама отвела меня в зал и с тех пор стала работать тренером. Я не завидовала другим девочкам в группе, но иногда в детстве не понимала, почему мама кого-то хвалит, а меня ругает.
Мама с лёгкостью отдала меня другому тренеру, когда мне было тринадцать лет, и до семнадцати я с ней не тренировалась, потому что выступала за сборную России в групповых упражнениях. Мне ни с кем не было так комфортно работать, как с мамой, потому что она знает технику моих элементов и легко находит ко мне подход. Сейчас я её единственная гимнастка.
Мы разделяем тренировки и дом. Даже если в зале не всё получилось, дома мы хорошо общаемся. Мы можем что-то обсудить и сделать выводы, но у нас есть и другие темы для разговоров. Именно в этом — залог успеха матери и дочери как спортсменки и тренера. Моя мама психолог по образованию, и поэтому в трудные времена я всегда обращаюсь к ней: она знает, как меня поддержать. Я никогда не хотела бросить спорт, у меня нет чувства вины перед мамой после плохих выступлений. Не понимаю, почему оно может возникнуть. Я бы не согласилась пройти этот же путь без мамы, я довольна тем, как складывается моя спортивная карьера.
Что происходит, когда родитель становится тренером своего ребёнка
Для начала следует разобраться в специфике ролей матери и тренера. Мама — это источник безусловной любви и принятия. Ребёнок не лишается материнской любви, когда не достигает ожидаемого успеха. С младенчества за счёт отношений с мамой у ребёнка развивается доверие к миру и уверенность в себе. Качество и регулярность материнского отклика и стабильность её физического присутствия и эмоционального контакта формирует основу здоровой, уверенной личности ребёнка и его навык построения доверительных отношений с другими людьми во взрослом возрасте.
Тренер — это значимая взрослая фигура, близкая к родительской. Он может быть близким человеком и наставником, но в узкой сфере. Как только мама становится тренером, ребёнок проживает утрату безусловной принимающей матери, если она таковой была. Основу отношений с тренером составляет движение к конкретному результату, а отношения с родителем нацелены на то, чтобы ребёнок был счастлив вне зависимости от достижений.
В семье, где мама — тренер, родитель меняет роли. В спортивном зале, когда речь идёт о достижениях, родитель строгий и требовательный, а дома ласковый. Такая смена ролей рождает ощущение непредсказуемости, травмирующее детей. Отношения в семье должны быть понятными и последовательными. Ребёнок, которого тренирует мама, должен постоянно определять, к кому он обращается — к маме или к тренеру, и это может ему не удаваться.
Когда родитель функционирует больше как тренер, ребёнок с большой вероятностью будет склонен к невротическому достигаторству. Он будет постоянно оценивать себя через признание со стороны, а свою ценность измерять результатами и достижениями. В идеале родитель должен сигнализировать, что будет рядом в любой ситуации. С тренером так не получится, потому что цель таких отношений — сделать из ребёнка что-то. Любовь перестаёт быть безусловной. Такое совмещение ролей может не навредить ребёнку, если в его жизни есть другой значимый взрослый, который будет постоянным источником принятия, то есть фактически возьмёт на себя материнскую функцию.
Нужно помнить о том, что не каждая мать безусловно любит своего ребёнка. Эта способность проявляется у всех в разной степени. И поэтому кто-то, у кого она изначально развита слабо, может научиться любить ребёнка через роль тренера. Это один из лучших вариантов развития событий в случае, если для безусловной любви у родителя недостаточно внутренних ментальных ресурсов. Иначе психологического контакта матери и ребёнка не было бы совсем.
Матери, которые изначально обладают навыком безусловной любви на высоком уровне, практически не смогут избежать негативных последствий такого тандема. На основании чего ребёнок должен лишаться нежности и принятия, которые ему даёт мать? Часть матерей, способных на безусловное принятие, столкнётся с внутренним конфликтом, потому что не сможет в нужных ситуациях менять роли, и негативных последствий для психики ребёнка будет немало.
Станьте первым, кто оставит комментарий